Александр Люсый Россия и Запад в начале нового тысячелетия/ Отв. ред. А.Ю.Большакова; Ин-т мировой литературы им. А.М.Горького РАН. – М.: Наука, 2007.
Мир вступил в новое тысячелетие, а пытающиеся осмыслить этот факт слависты порой остаются под властью призраков прошлого, а то и позапрошлого веков. Заявленная в названии сборника дихотомия не соответствует реалиям современности – это чисто идеологическая конструкция, породившая множество бесплодных, в сущности, споров.
«┘Весь Запад, – писал Федор Тютчев, – пришел высказать свое отрицание России и преградить ей путь к будущему». «Весь Запад» – фантом, приобретающий кровь и плоть в результате чрезмерной веры в него. Андрей Белый оказался более точен: «Наши востоки и запады – мумии нашего духа». Сегодня «Запад» давно не един (а «противоположных» ему «Востоков» еще больше). Само слово «Запад» Европа применяла не очень охотно, отождествляя себя скорее с Центром. В последнее время ментальная карта мира упрощается до мировых Севера и Юга.
Однако авторская когорта сборника поработала именно из-под заявленной в названии допотопной методологической палки. Нужно отдать «должное» российским участникам – они сделали это то ли спустя, то ли засучив рукава. Так, Феликс Кузнецов решил, что предоставленная ему площадка – удобный повод «доругаться» насчет авторства «Тихого Дона» (поместив между делом почтительное письмо «раннего» Александра Солженицына Михаилу Шолохову). Петр Палиевский оказал американскому читательскому сознанию братскую интернациональную помощь в размещении на национальном литературном пьедестале Маргарет Митчелл рядом с Уильямом Фолкнером┘
Наиболее соответствует теме сборника статья Вадима Кожинова «О русском самосознании: в какой стране мы живем?». Для ее публикации создан особый раздел «Россия и Запад как нравственно-эстетические категории в творческом наследии Вадима Кожинова» со вступительными заметками Капитолины Кокшеневой и Павла Ульяшова. Вообще-то наделение особым ценностным смыслом частей света – примета архаичного сознания. Реанимировать такой подход в XXI веке – не идти ли по пути выращивания нового методологического то ли Франкенштейна-Фантомаса, то ли Ивана Сусанина? Другое дело – изучать остаточную региональную сакральность. Что касается содержания статьи, она наглядно демонстрирует, насколько стремительно наследие Кожинова становится достоянием истории. Автор на равных полемизирует с Николаем Бердяевым и Георгием Федотовым, увлеченно ведя борьбу с идеологическим догмами (в данном случае западничества и славянофильства). И в увлеченности своей допускает полемические издержки: «Оно (ортодоксальное славянофильство. – А.Л.) не видело или не желало видеть, что существеннейший геополитический водораздел проходит вовсе не между Чехией и Германией и тем более не между Хорватией и Италией, а по западной границе России, и, когда перед славянскими народами того географического и духовного пространства, какое мы и называем собственно Европой, открывалась перспектива «свободного» выбора между Россией и Западом, те, как правило, (отдельные исключения его не отменяют), стремились – и до сих пор стремятся – интегрироваться с Западом». Ошибка в слове «вовсе». Сейчас, когда восточно-европейские страны в той или иной степени попали в европейское экономическое пространство и получили вожделенный «натовский» зонтик, идея славянского (во всяком случаее западно-славянского) единства оживает на новом уровне. Так что один, ближне-российский, «водораздел» другой, дальне-славянский, полностью («вовсе») не отменяет!
«Западные» участники сборника в целом более последовательны, хотя последовательность эта в ряде случаев экзотична. Розалинд Марш, в недавние годы глава Британской ассоциации славистов, в статье «Россия и Запад в исторической перспективе» пытается «переевразить» всех российских «евразийцев» вместе взятых: татаро-монгольское иго традиционно понимается в России как безусловное зло и главная причина ее отсталости. В действительности монголы опережали славянские племена – и не только в военных технологиях, но и в области администрации и финансов. Монгольское владычество способствовало становлению на Руси новой (монархической) государственности. Свидетельство тому – появление в русском языке таких слов, как «деньги» и «таможня». Вот так на основании двух заимствованных слов меняется картина мира, как будто бы в домонгольской Руси своих денег не было. Самозабвенно «монголоидна» аргументация и другой статьи «Литература и история в современной России: глазами Запада». «Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный» – эта пушкинская мольба-предупреждение, спроецированная на современную ситуацию (будь то расстрел Белого дома или чеченская война), выводит на первый план все те же проклятые вопросы: «Кто виноват?» и «Что делать?»┘ При чем тут – в последних случаях – «русский бунт»? Поистине в британском славистском огороде завелась «бузина», а в Лондоне – «дядька»...
Более основательна попытка представить российскую ментальную карту в статье Кэтлин Парте (США) «Призрачное имущество» России: когнитивная картография и национальная идентичность». Автор констатирует наличие в России больших и малых идеальных локусов, которые вполне могут дать представление о стране в целом, и делает вывод о необходимости для нее локализовать себя в каком-то определенном месте, в особом привилегированном и защищенном пространстве: «И в каждый данный момент существует ряд защитных локусов, каждый из которых несет в себе ответственность за сохранение России в целом, так как это целое неминуемо пострадает в случае исчезновения хотя бы одного из них». Отмечается наличие двойственной постсоветской ностальгии: и по централизованной государственной системе, и по безграничным просторам, где можно от нее скрыться.
Ввиду «предсказуемости» российских авторов книга в целом, если отвлечься от неудачно поставленной «глобальности» общей надуманной и надумываемой проблемы, более интересна стремлением познакомить с нынешним состоянием западной славистики. Не берусь судить о принципах отбора, а также качестве перевода. Замечу только, что западный мыслитель палестинского происхождения, автор знаменитого «Ориентализма» Эдвард Саид (Said) упорно и без пояснений преподносится почему-то как некий Сэд.
В целом сборник демонстрирует необходимость поиска в ХХI веке новых мировоззренческих ориентиров сквозь «железные» и «бумажные» занавесы.
