Ольга Балла Ирина Савкина. Разговоры с зеркалом и Зазеркальем: Автодокументальные женские тексты в русской литературе первой половины XIX века. – М.: Новое литературное обозрение, 2007. – 416 с. (Научное приложение. Вып. LXV).
Сравнение женского дневника – как и женской литературной продукции вообще – с будуарным зеркалом было хоть и язвительной, да банальностью уже в первой половине XIX века. С тех пор было пересмотрено необозримое количество стереотипов – а этот, похоже, и ныне там. «Женское» – в нашей ориентированной на мужчин культуре – по умолчанию «поверхностное», то есть, разумеется, второсортное. Соответственно – вряд ли достойное серьезного внимания. В частности, исследовательского.
В этом смысле Ирина Савкина, преподаватель русской литературы университета Тампере (Финляндия), совершает некоторый прорыв, берясь анализировать «женскую литературу», да еще автобиографическую: дневники, письма, воспоминания, написанные женщинами в России в первой половине XIX века. Примечательно само время, выбранное для исследования: в ту эпоху, особенно в России, женская бытовая письменность размещалась принципиально за пределами культурного мейнстрима. Ну разве что на самом его краешке.
Тексты этого рода до недавнего времени были, отмечает Савкина, «в позиции тройной маргинальности». Во-первых, как литература автобиографическая (имеющая статус «пограничного жанра», между прочим, всего-то со времен Белинского, да и с его легкой руки, – то есть не так уж давно, и тем не менее «свидетельства о ее «законнорожденности» и праве присутствовать в приличном обществе прочих узаконенных литературных жанров» все еще, оказывается, требуются). Во-вторых, как женское рукоделие (в котором, по убеждению «патриархатной критики», по определению не может быть ничего существенного). И, наконец, как русские женские автобиографии: эти последние, в отличие от западных, до недавних пор почти не занимали ученых – если только их создательницам не повезло участвовать в жизни какого-нибудь исторически значимого мужчины.
Ирине Савкиной интересны записки не только тех, в чьей жизни случился тот или иной знаменитый персонаж мужеска пола. Есть, конечно, и такие: Анна Керн и Анна Оленина, оставшиеся в истории благодаря знакомству с Пушкиным; Анастасия Якушкина – жена декабриста, навсегда разлученная с любимым мужем и оставившая дневник в виде неотправленных писем к нему; Софья Скалон (Капнист) – дочь видного поэта и драматурга XVIII века Василия Капниста; Наталья Захарьина, больше известная как Герцен – по фамилии своего прославленного мужа. Остальные состоялись сами – как кавалерист-девица Надежда Дурова и забытые ныне писательницы Надежда Соханская (Кохановская) и Александра Зражевская – или просто были «ничем» не примечательны, кроме того, что жили на свете. Правда, и «знаменитых», и «незнаменитых» женщин Савкина рассматривает на равных. Все они интересны ей не достижениями своих мужчин – как, впрочем, и не своими собственными, – а сами по себе. Тем, что, пожалуй, в некотором смысле важнее всех достижений.
Она анализирует пути становления женской личности, которые, может быть, нигде, кроме как в письменном тексте, не отражаются так наглядно, позволяя к тому же себя рассмотреть. И зеркало, работающее тут как ведущая метафора, – совсем не то, «что на уровне обыденного сознания слишком тесно связывается с женщиной и женским», а тем самым и с поверхностностью, и с суетной самовлюбленностью. Зеркало – то пространство, где человек встречается одновременно с собой – и с Другим.
«Мотив зеркала, – пишет Савкина, – тесно и сложно связан с дихотомиями внешнее/ внутреннее, видимое/ невидимое, свое/ чужое, приватное/ публичное». Зеркало – на границе этих областей. Оно позволяет им соприкоснуться.
Там – на зыбкой, проницаемой, постоянно сдвигающейся границе между внешним и внутренним, скрытым и явным, личным и предписанным┘ – возникает речь, лишь по видимости обращенная к себе – или к кому-то очень близкому. Если всмотреться, мы разглядим в зеркале письма и других адресатов – не всегда заметных самой повествовательнице.
Кому бы ни адресовались записки – конкретному ли собеседнику, потомкам ли, себе ли самой – пишущая всякий раз вступает в диалог с некоторым «другим»: представителем идеалов, стереотипов, требований современного ей общества. Все героини Савкиной – независимо от личной участи – принимают требования мужского мира за некоторую норму, вполне самоочевидную. Даже Надежда Дурова, дерзнувшая войти в мужское сообщество на правах полноценного участника. Что говорить об остальных!
И тем не менее о полном и пассивном принятии этих условий игры нет речи ни в одном случае – даже когда пишущая вроде бы совершенно с ними согласна. Это всегда диалог: взаимодействие, иногда спор, нередко – принятие через силу и непременно – отбор и выбор.
Савкина показывает, как женское «Я» создает себя из этих неминуемо получаемых извне кирпичиков. На языке, заданном патриархальной культурой в качестве безусловного – на чужом в общем-то, а то и попросту чуждом! – индивидуальность выговаривает себя, не сводящуюся вполне ни к каким рамкам.
Книга интересна не только тем, что в ней анализируются автобиографии русских женщин, вообще мало изученные. Важно еще, что в ней на вполне локальном вроде бы культурном материале осмысливаются совершенно общечеловеческие вещи: взаимодействие своего, единственного, личного – с чужим, предписанным, внешним. Взаимодействие совершенно неизбежное в любом случае: требования той или иной степени жесткости (включая и степень очень высокую) стоят ведь перед каждым из нас, а не только перед женщиной в патриархальном обществе. Разве что требования другие.
И наконец (я втайне подозреваю, что это просто самое главное): в книге звучат живые голоса. Такие же, как наши. Будто и времени никакого нет.
