Картография российской философии

Мыслящая Россия. Картография современных интеллектуальных направлений. Под редакцией В.Куренного. – М.: Наследие Евразии, 2006. – 400 с.

Технологии «интеллектуальных карт» как синхронический срез наличного публичного либо академического поля в известной степени дополняют столь популярный в отечественной публицистике «поколенческий анализ». Существует несколько известных в социологии техник «картографии», примером которых, в частности, является «сетевой» анализ Р.Коллинза, в книге «Социология философии» примененный к истории мировой философии. В основание «картографирования» Коллинзом положен анализ наличного состояния научных школ, представляющих собой коммуникативную сеть непосредственных знакомств, опосредованных связей, отношений преемства или полемического отторжения. Внутри этой сети формируется публичное или академическое поле конкретной дисциплины, в рамках которого происходит борьба за признание, титулы, финансирование и т.п.

Для жанра «интеллектуальной карты» вполне приемлем вопрос о том, где же на этой карте расположен сам картограф. Ответ на него отчасти дается в редакционной статье – где-то в пространстве между интеллигенцией и интеллектуалами. Ответ это чрезмерно общий и, разумеется, правильный, наверное. Философ Виталий Куренной по каким-то причинам отказался от того, чтобы наносить на карту «мыслящей России» философию. Философы в России есть, а их территории, оказывается, нет. В точности это означает следующее: заявление о том, что в России нет философии, по мнению редактора, не является философским жестом. Про политику, политологию, социологию и прочие области и регионы интеллектуального производства в каждой соответствующей главе написано примерно так: «Никакой социологии (политологии etc.) в России нет». Самое замечательное здесь в том, что если о социологии с политологией (и всем остальным) еще можно сказать, что их «нет», – видимо есть такие люди, которые от лица социологии так могут заявлять, и есть такое пространство, где этот тезис можно присвоить, – то философия вообще не обсуждается! Ее, видимо, нет до такой степени, что зафиксировать ее отсутствие просто невозможно.

Редакторы сборника «Мыслящая Россия» возвращаются к технологиям колониальной географии, задача которой состоит в присвоении через описание. И в этом ведь тоже есть что-то особенно русское – относиться к себе как к собственной колонии. Если в какой-то степени автоколониализм интеллектуалов оправдан интеллигентским комплексом «европейской судьбы» – гражданством России можно гордиться только в будущем, а ее настоящее может лечь лишь в основание этнологической практики, – то отнюдь не ясно, каким образом авторы сборника (Куренной, Кордонский и др.) собираются избавляться от груза интеллигентщины, практически обозначая его как основной интеллектуальный проект и критикуя идеологию прозападных реформаторов-либералов. По большому счету, эта книга имеет мало общего с научным анализом наличного состояния дел в сфере интеллектуального производства, да, в общем-то, она и не претендует на то, чтобы выглядеть реальной картой. Главное в карте – масштаб, который необходимо было бы выдержать по всему полю, чтобы большое оставалось большим, а маленькое – маленьким. Нарушения масштаба, тем более если они систематические, выдают в картографе не абстрактного наблюдателя, а заинтересованного путешественника, для которого в замечательном городе Осташкове важно не озеро Селигер, а раскривое дерево у автовокзала. Вопрос в том, можно ли, пользуясь этой картой, не заблудиться? Если верить карте – то заблудиться просто невозможно, потому что на ней ничего нет. Если быть точным – это карта расположения надписей «нет», «закрыто», «все уехали», «все ушли в бизнес», «ушла на базу», «буду через пять минут».

У книги, кстати, весьма примечательный дизайн: на сером фоне обложки «графические работы» напоминают мне лично вид на российские зимние ландшафты из окна поезда. А суперобложка красная. Что касается авторов, то все это публика, знакомая по публикациям в «Логосе», «Отечественных записках», «Полисе».

Вероятно, отсутствие отдельной главы о состоянии дел в философском сообществе объясняется тем, что философы с начала 2000-х потянулись обратно, под кажущуюся безопасной крышу академии, где с успехом обретались до перестройки. Публичное поле кажется свободным от присутствия интеллектуалов с философской пропиской – во всяком случае, жанр философской публицистики, хоть как-то представленный в 90-е, в частности материалами Михаила Рыклина, существует лишь в переводах (Жижек, Глюксман). Материалы про политологов расположены в одном разделе с политикой. Статья же о популярной в России геополитике почему-то в другом разделе (о демографии). Четыре обзора: по либералам (Макаренко), по консерваторам (Ремизов), по левым (Дмитриев) и по националистам (Малахов) – более всего соответствуют задаче «картографии».

Самый захватывающий в книге раздел – «Общество». Те, кто писал здесь про социологию (Филиппов, Гудков, Воронков и примыкающие к ним из других разделов социологи Дубин и Дeрлугьян), высказывались, ничего не стесняясь – ни резко критического отношения к современным российским порядкам в публичном пространстве, ни порядков в академических кругах. А все просто – в стране, оказывается, есть сразу две социологии: академическая и массовые опросы. Эта «вторая» социология ни от кого не зависит; да, конечно, она зависит от заказов и т.п., но она умудрилась так себя поставить, что те, кто может ее «съесть», сами ее боятся. Тайна свободного стиля социологов в том, что они ни от кого, кроме самих себя, не зависят и чувствуют себя прекрасно в этой независимости, поддерживаемой хорошо оплачиваемым маркетингом.

Книга начинается за упокой, стилистика редакционной статьи такова, что от скуки и безысходности хочется закрыть книгу сразу, если бы не возникал вопрос: неужели еще на трeхстах страницах все та же «чернуха»? А заканчивается книга статьей Георгия Дерлугьяна в узнаваемой стилистике собкора газеты «Спорт Экспресс» (в США, кстати) Славы Маламуда – весело до жути.

Книга, конечно же, никакой не «срез» современного состояния публичного поля. Скорее это политическая попытка обозначить некую возможность взгляда на самих себя на каком-то повороте. На повороте в «сторону России», весьма консервативном и, по сути, изоляционистском┘