Складываем. Засовываем. Закапываем

Делается это, значит, так. Берем пузырек – небольшой, например, от лекарства: очень хорошо, если у него коричневое, таинственное стекло. Затем – фольга от конфеты: тщательно разглаживаем ногтем, аккуратно складываем – ну пусть вчетверо. Замечательно, если найдется что-нибудь цветное и яркое: пуговицы, бусины. Засовываем все внутрь пузырька. Завинчиваем крышку. Теперь самое время закопать в каком-нибудь надежном месте. Между корнями пня. Под водосточной трубой. На пустыре, где старый строительный мусор.

Можно еще так: берем два плоских стеклышка. Между ними кладем цветок, картинку – не все равно какую, само собой, а такую, которая имела бы свое неповторимое значение для нас лично. Лучше всего – записку с чем-нибудь тайным. Скрепляем все это чем-нибудь. И тоже закапываем.

Впрочем, технология может быть какая угодно. У меня, например, в детстве – лет в восемь – были тайные знаки на оборотной стороне сидений стульев. А потом еще был собственный алфавит, чтобы писать им секретные письма – в основном самой себе.

Здесь ведь дело не в технологии, а в самом типе действия. В напряжении тайны, которое создается между тобой и предметом.

Главное, чтобы о секрете не знал никто, кроме тебя. Ну разве еще тех избранных, с которыми ты захочешь этим знанием поделиться, – и таким образом включить их в круг «своих», отгороженный от мира своей причастностью к тайне.

Ты прекрасно знаешь, что все это – игра и условность. Но того-то как раз и надо: не будь условности, не чувствовалось бы так остро.

Эта ерунда, эта выдумка образует в тебе громадное пространство. Которое ты уже можешь обживать и заполнять самыми настоящими чувствами.

Вот и взрослого точно так же создают выдуманные им же условности. Ведь чувства в них проживаются совершенно подлинные. Просто им нужно – заведомо искусственное – вместилище, чтобы они могли туда себя уместить и внимательнее рассмотреть; нужен заведомо условный знак, чтобы они могли себя обозначить – и опознать.

Условности, игры, ритуалы – язык. Не будь этих фикций, настоящее осталось бы немым. Они – дом: без них настоящему было бы негде жить. Они – зеркало, без них настоящее бы себя не увидело.

Любовь – тоже такая человекообразующая фикция. Да, да, и она. Ритуалы любви, ее мифология – тайные письмена, которыми человек пишет письма самому себе.

Ведь любовь загружена условностями так, как, наверное, мало какая из форм человеческого взаимодействия. Ей почему-то все время нужны препятствия, иносказания; очень точное, чуткое – не дай бог сбиться! – действие по неписаным правилам. Позвонил – не позвонил; когда именно позвонил; что сказал, с какой интонацией, какими словами; как посмотрел; как и на что намекнул┘ Так она всем этим загружена, что было бы не продохнуть┘ – если бы эти условности не одушевляло нечто очень настоящее. Случается, даже более настоящее, чем мы сами. Может быть, только благодаря условностям мы иной раз и способны это настоящее вынести.