Евгения Воробьева В клубе Bilingua под эгидой журнала «Крокодил» и группы «Культурная инициатива» состоялось событие, для многих долгожданное: суперфинал Большого Слэма. Места в этом литературном соревновании распределились следующим образом: дуэт Анна Русс и Геннадий Каневский – первое место, Михаил Болдуман – второе, Игорь Левшин – третье.
Литературное шоу завершило цикл отборочных соревнований, проводившихся на протяжении всего сезона. И, судя по голосованию и репликам сидящих в зале зрителей, возлагаемые на него надежды оно оправдало не вполне. Хотя, с другой стороны, слишком разнонаправлен был, как видно, вектор этих ожиданий. Голосующие сошлись лишь в двух предельных случаях.
Первый – почти единогласные «пятерки» Каневскому–Русс (кажется, была только какая-то отрицательная карточка от «чужого болельщика»). Они представили публике даже не дуэт, а некоторого единого поэта, специально «заточенного» под слэм и вобравшего из творческих манер обоих авторов то, что наиболее соответствует именно слэмовому контексту: насыщенную эстрадность, джазовую почти-песенность исполнения, усиленную экспрессию, драматизм (или иронию). Словом, стратегия была правильной, и в итоге – приятная сумма в 500 долларов, поделенная на двоих. Кроме того, как нельзя кстати пришлось пропетое ими стихотворение «на случай» – о том, как «опустился» слэм к последнему туру. Мол, были Степанцов и Орлуша, а сейчас┘ И зритель кивал: и правда, конкурентов у Р&К не было. Прочим участникам не хватало либо яркости, либо вкуса. Слэм все же очень особая форма существования поэзии. Зародившись в Америке в середине 1980-х годов, он совсем недавно был пересажен на российскую почву, и потому – раздражающ и активен в своих попытках найти точки схождения с русской поэтической культурой. Выходить на эстраду и потрафлять зрителям отечественный поэт может лишь при схождении целого ряда исторических обстоятельств, то есть как бы не по доброй воле. Исключения хотя и есть, но их мало. Скажем, футуристы с их техниками эпатажа. Современным слэмерам требуется какая-то другая модель поведения и творчества, использующая стратегии актуальной поэзии, но не перегруженная содержательно, доступная, но не теряющая литературного качества. Кажется, победителям удалось нащупать этот оптимум.
Чего не скажешь о втором «предельном» случае. Поэт с претенциозным псевдонимом Серж Машерочкин, во втором туре набравший всего пять баллов, на мой взгляд, являл собой не только человека-пародию (как он, видимо, хотел, чтобы подумали), но и настоящего трикстера – это была изнанка слэма. Мне он показался «слэмером»-вырожденцем, превратившим сценические приемы в кривляние, а эстрадность – в дурновкусие. Как кажется, на слэмы приходит публика двух сортов – интеллектуальная (та часть литературного истеблишмента, которой это по каким-то причинам интересно) и гламурная (те, кто тусуется на интернетовских литературных сайтах и от поэзии ждет того же, чего от всей остальной жизни, – приятного развлечения). Понятно, что апелляция к низменным инстинктам, на которую сделал ставку этот участник слэма, не работает ни на тех, ни на других┘
И, тем не менее, ситуация, ярко проявившаяся на финале Большого Слэма сезона весна/лето-2007 года, наглядно показывает, что «не сойдутся никогда зимы долгие и лета», как пел Булат Окуджава. Одни хотят глубины, другие – драйва, одни жаждут оригинальности и новаторства и готовы простить герметичность, другие требуют понятности. Что будет результирующей этих запросов? Ответ ясен: то, что более или менее удовлетворит и тех и других, нечто, никого особо не раздражающее, достаточно понятное, или уж – махнув рукой – нейтрально-«общечеловеческое», этакое «юморное». Лучше всего, конечно, Орлуша. Но если не он, то и Болдуман – весьма замечательная кандидатура. Большой, позитивный, одаривающий публику юморком, с почти шансонной, доверительной интонацией. Хотя как раз лучшее у него – из книги о смерти литературных героев – пошло не так на ура, как зачитанные им буриме и экспромты. С Левшиным посложнее. Наследуя обэриутам и давно уже избрав напевную манеру исполнения своих изобилующих веселой заумью и бесшабашным абсурдизмом стихов, он, конечно, ни на какой слэм не рассчитывал. И, выходя на сцену, слишком волновался. Но, будучи «своим» для людей литературных, сыграл роль их представителя и выдвиженца – как наиболее «подходящий». Звягинцев, претендовавший на эту роль, оказался слишком «элитарен», а Шенкман, который мог бы на нее претендовать, по ходу соревнования, по видимости, от всяких претензий отказался. И получил от публики «симметричный» ответ. Так что, учитывая уровень прочих участников и то, что заявленный в программе Строцев не смог приехать, у жюри почти не было выбора.
Оттого и известная неудовлетворенность публики вполне закономерна: ну что за шоу без интриги! Вопрос же о том, нужно ли шоу поэзии и нужна ли поэзия шоу, вынесем за скобки этого репортажа.
