Инфляция слова

Икона и образ, иконичность и словесность. – М.: Паломник, 2006, 368 с.

Слова меняют свои значения. Кто сейчас вспомнит, что первоначально «пожарник» был синонимом «погорельца», а не человека, борющегося с огненной стихией. «Победа» восходит к выражению «после беды» (то есть после поражения), а современное значение, являющееся по сути антонимом, получила достаточно поздно. Даже у Даля нет специальной статьи к слову «Победа» (есть отсылка к «Побеждать», а в статье «Беда» приводится синоним – «победовали»).

Так и с иконой. В программной статье сборника «Икона и образ», посвященного 60-летию современного исследователя иконописи Валерия Лепахина (Венгрия), юбиляр пишет, что в современных словарях нередко первым значением слова «икона» является компьютерная пиктограмма, обзначающая доступный пользователю объект, а не его первоначальное религиозное прочтение. Пример: на обложке фильма «Последний замок» говорится, что главную роль играет «икона американского кино Роберт Редфорд». Инфляция слова? Отсутствие вкуса? Жаль, что подобная подпись дискредитирует актера.

Можно, конечно, не сожалеть. Сослаться на Корнея Чуковского, писавшего в книге «Живой как жизнь», что плохим языком может быть только мертвый. Думается, однако, что мертвая латынь красивее и лучше многих живых языков.

Но вернемся к сборнику. Помимо религиоведческих специальных статей, посвященных описуемости божественной ипостаси Иисуса Христа или соотношения символа и аллегории в иконописи, книга содержит материалы об отношении светской и религиозной культур. Одни ученые исследуют влияние светской культуры на теологию. Так, Марина Васина (Санкт-Петербург) считает, что влияние эллинизма помешало философу и богослову Сергию Булгакову демаркировать в своей концепции богословское понимание иконы и основу художественного образа в человеческом творчестве. Другие рассматривают иконопись через историю отечественной литературы. В качестве примера берутся не только такие «христианские» писатели (Лесков, Шмелев), но и Есенин и Набоков. Интересна статья Светланы Шешуновой (Дубна) об иконе в «Красном колесе» Солженицына. Сам Александр Исаевич считает Шешунову наиболее глубоким исследователем его эпопеи. Икона предстает в «Красном колесе» по-разному. Здесь и икона, оказавшаяся под перекрестным огнем русских и немецких солдат в «Октябре Шестнадцатого», и молящийся после отречения последний государь... В целом Солженицын своим видением мира близок к древнерусским иконописцам...

Правда, нового, отличного от данного псевдо-Дионисием Ареопагитом определения иконы, ученые не дали. Да и можно ли лучше: «Изображение неизобразимого и вид невидимого, но телесно изображаемое для неясного уразумения». На древнегреческом, мертвом языке.