Борис Минаев Три главные книги уходящего года – «Уроки рисования» Максима Кантора, «ЖД» Дмитрия Быкова и «День опричника» Владимира Сорокина. Вещи очень разные и по стилю, и по жанру, и даже по объему (маленькая, хлесткая антиутопия Сорокина, большая быковская «поэма», двухтомный, совершенно неподъемный антиглобалистский памфлет Кантора), а ощущение от них похожее: глубоко идейные произведения! Или философские. Или – идеологические. Словом, как писали в моем комсомольском прошлом, «на самую важную тему».
Тема самая важная у нас одна: родина. Как с ней быть-то, нечесаной, немытой (лермонтовское словцо), уродливой и странной. Чего с ней вообще-то делать┘
Общее ощущение от чтения: страшно. Страшна наша родина.
У Сорокина новая Россия, с ее мерседесами, мигалками, мобильниками, тем не менее, вернулась в допетровскую Русь, сожгла на костре загранпаспорта, сама себе запретила охальничать и ругаться матом, вернула сама себе царя, закрылась от Запада великой стеной (оставив дырку для нефтяной трубы) и вышла из очередной смуты через опричнину. Здесь страх мне лично понятный, и оттого┘ ну как бы менее страшный.
У Быкова все по-другому. Сильная сторона его книги – обаятельная фантазия, неистощимое чувство юмора. Но его страх – и сильнее, и безысходнее. Безумная, какая-то игрушечная, хотя и тоже кровавая гражданская война Севера с Югом, война всех со всеми, война, ставшая бытом, – причем воюют не за что-то, а просто так, потому что уже не могут не воевать. И больной, вечный, сидящий в нас бесконечно глубоко национальный вопрос: коренное мы население или «пришельцы»?
У Кантора – совсем просто, тут и фантазии особой не надо: «Началось все с того, что сельский механизатор стал Генеральным секретарем Коммунистической партии Советского Союза и объявил, что страна двигалась неверным путем, надо изменить курс». И дальше тысяча страниц про грабительские реформы, цинизм нуворишей и подлость отечественной интеллигенции. Особенность Кантора в том, что все последние пятнадцать лет описаны очень просто, со святой, я бы сказал, простотой. Любите простоту? Пожалуйста.
┘Что, например, мне помнится в «Бесах» Достоевского?
Удивительная, ни на что не похожая судьба хромоножки Елизаветы Николаевны. Все остальные женщины, несчастные женщины Ставрогина. Страстная жалостливая любовь Шатова к своей жене. Трагедия самоубийцы Кириллова. Люди с подробностями их человеческих, пусть вполне извращенных, но все же именно человеческих историй.
Страна, в которой они живут, – тоже Россия. Но автор и не пытается ее перепридумать, пересоздать, переконструировать по-своему. Да, другое время, другая философия, другая Россия. Все понятно. Но ведь, согласитесь, это тоже «идейный» роман.
Просто идеи – внутри людей. Люди – не носители идей, не представители идей, не «типичные образчики» и не «яркие примеры». Они все-таки немножко сами по себе. Идеи могут их сломать, но они не могут ими всецело управлять. Люди не запрограммированы своими идеями. И оттого они – очень объемны, полнокровны, в них можно влюбляться, их можно бояться, с ними можно жить. Чай с ними пить. Ну и все остальное.
Хотя мы восхищаемся Достоевским, охаем: да, все предвидел гений, да, проник вглубь будущего, мол, бесы, бесы... А вот проник ли? Чему он нас там научил, гений? Роман держится в сознании 150 лет, как мне представляется, из-за этих вот пустяков человеческих, нелепых подробностей жизни, из-за женщин, в конце концов, а не из-за «бесов», ну, пусть на фоне подпольщиков всяких, идиотов, авантюристов. Да и идеи автора на этом вот хлипком материале чувств и характеров держатся как-то попрочнее (хотя это мое сугубо личное мнение).
Может, изменилось само назначение литературы и подобные достоевские сюжеты – теперь удел гламурных телепередач? Или, может, Россия настолько нестабильна, настолько непрочна, что ее спасать надо, а не истории придумывать?
Вышел на улицу, прошел к станции метро – вот городовой стоит. Чиновник пронесся в шикарной коляске. Вот бедный студент несет за пазухой топор не топор, но что-то очень нехорошее. Хромоножка прошла. И самое главное – мне не страшно. Мне здесь может быть очень больно, весело, скучно, пусто, одиноко, иногда радостно – но глобального страха перед родиной я все-таки не чувствую. Страхи мои вполне конкретны. Или – они исходят из моей души, а не извне.
Как говорил мой тезка из произведения А.Н.Островского «Гроза» – я понимаю, что «все здесь русское, родное», но как-то мне тут┘
Вот это я понять могу – как-то мне тут┘
Но чувство это невыразимо.
