Ольга Балла Владимир Красиков. Экстрим. Междисциплинарное философское исследование причин, форм и паттернов экстремистского сознания. – М.: Водолей Publishers, 2006, 496 с.
При словах «экстрим» или «экстремизм» в голову приходит непременно что-нибудь зверское: шахиды, скинхеды, сатанисты, в крайнем случае байкеры с трейсерами, готовые шею себе сломать ради острых ощущений.
Не тут-то было.
Скинхеды, правда, на страницах «Экстрима» появятся, но место их будет очень скромным: в ряду прочих молодежных контркультур. Главные здесь не они. Вообще все связанное с насилием и риском для своей или чужой жизни – здесь не на первых ролях. Экстремизмом автор называет любые «поступки и идеи, явно и резко выходящие за рамки» принятых норм – к чему бы те ни относились.
Философ Владимир Красиков, профессор кафедры философии Кемеровского госуниверситета, предлагает исследование «радикальных форм сознания», возникающих в самых разных областях жизни, и берется выстроить целостную их концепцию.
Все формы экстремизма делятся им на «экстремизм плоти» и «экстремизм духа». К первому он относит прежде всего агрессивный национализм, выбирая из разнообразия его видов два: сионизм и германский нацизм. О сионизме тут больше всего, с него и разговор начинается: видимо, это самое актуальное. О русском национализме – ни слова: наверно, у нас нет такого. Потом – гендерное противостояние (радикальный феминизм против мужского шовинизма, причем достается почти исключительно феминизму); возрастное тяготение к крайностям (представленное молодежными контркультурами) и обыкновения преступных сообществ. В области «духа» располагаются, по Красикову, экстремизм политический (в этой главе рассматриваются только либерализм и коммунизм как близнецы-братья – две «имманентные стороны проекта модерна»), религиозный и философский.
В разделе о религиозном экстремизме тщетно искать информацию о чеченских боевиках или Усаме бен Ладене с талибами и ваххабитами. Об этих замечательных людях тут нет ничего, зато много о процессах «религиогенеза» и симптоматичности его для определенных исторических состояний. Под «религиозным экстремизмом» Красиков понимает прежде всего интенсивное религиозное творчество.
Здесь он действительно говорит много интересного о месте и роли религии в историческом самочувствии народов. Речь идет в основном об «осевом» времени по Ясперсу – эпохе генезиса великих и поныне живых мировых религий – и, что особенно любопытно, о религиозном брожении последних десятилетий ХХ века, во множестве возникавших тогда сектах, ересях, культах («Белое Братство», Порфирий Иванов, хаббардианцы┘) В интересе ко всему этому Красиков склонен усматривать нечто большее, чем результат заблуждений и манипуляций со стороны «харизматических лидеров»: и то, и другое присутствует, но мотивы потребности в новых религиозных формах куда сложнее.
Религиозный радикализм, считает Красиков, – симптом «осевых» – переломных и творческих – эпох в человеческом развитии. «Религиогенез – ┘«лаборатория» новых чувств и ценностей, которые затем более успешно концептуализируются другими духовными способностями человека», поэтому «его интенсивность резко возрастает в ключевые эпохи радикальных цивилизационных перемен». Собственно, массовое религиозное волнение, какие бы дикие формы ни принимало, – самый надежный, может быть, их показатель.
О философии и того интересней. В ней Красиков видит «наиболее радикальную из форм духовной деятельности», поскольку ее дело – «очерчивание пределов» восприятия человеком мира, «определение основ, масштабов и границ бытия и познания». Именно философия – самый экстремальный из всех экстремизмов, именно поэтому в числе главных радикалов человеческой истории непременно оказываются у него крупные мыслители от Пифагора до Хайдеггера – бросившие вызов интеллектуальным инерциям своего времени.
Да, книга неровная, да, в ней исследователю хочется сказать по каждой из затронутых тем сразу много всего (в пределе – просто все сразу), из-за чего предмет рассуждений как таковой – собственно экстремизм – случается, просто выпадает из виду; а его действительно актуальным сегодня формам внимания почти не достается. В предложенной классификации многого не хватает: ну хотя бы авангардных форм искусства (можно было бы и Кулика с Бренером вспомнить, и Сорокина поцитировать) или тех же экстремальных видов спорта (экстремизмом чего, кстати, следует их считать – «плоти» или «духа»?) Но это, если вдуматься, не так уж существенно. Важно, что предложена классификационная «сетка», к которой можно добавлять и другие ячейки.
Самого же исследователя все это приводит в конце концов к мысли о том, что никакая норма немыслима без экстремальных – противоречащих ей – форм поведения. Она лишь благодаря тому и жива. И норма, и экстрим равно необходимы для человеческого существования: экстрим, постоянно оспаривая норму, не только «канализирует» протест: он уточняет норму, выращивает ее – словом, создает. Бороться с экстримом поэтому – все равно, что бороться с нормой. Потому что, в каком-то смысле, именно он норма и есть.
