Сами и виноваты

Александр Большев. Диссидентский дискурс и русская история. – СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2005, 116 с.

Петербургский литературовед Александр Большев предупреждает сразу: его книга – не исследование политического инакомыслия в России. Это скорее выявление мотивов такого инакомыслия (и особенностей его выражения), неявных, как водится, даже для самих инакомыслящих – собственно, для них в первую очередь.

Основная идея в том, что сражались диссиденты не столько с ненавистной властью, сколько «с ветряными мельницами, с тенями, порожденными собственной фантазией», – в конечном счете сами с собой. А власти-то как следует и не разглядели.

«Феномен диссидентства вообще, – полагает Большев, – в значительной мере связан с тоталитарными неврозами, вырастает из них и является своеобразной формой их изживания». Он ловит своих героев на противоречиях (на чем, надо полагать, без особого труда можно поймать любого), уличает в непоследовательности, неполной искренности, даже прямой лжи. Впрочем, он и сам признается, что ему не слишком симпатичны диссидентская стилистика, риторика, среда (за исключением разве двоих ее представителей – Андрея Амальрика и Юлия Даниэля), поэтому не может обещать читателям полной беспристрастности.

Так или иначе, опираясь на тексты, созданные советскими диссидентами в 1960–1980-е годы, Большев доказывает: едва ли не основная причина ненависти диссидентов к советской власти – чувство собственной вины за ту или иную степень соучастия в ее делах. Признать эту вину и принять на себя всю ответственность за нее слишком трудно, потому она и проецируется на объект критики: Тоталитарное Государство. И критика их – «невротическая критика». Чем сильнее и неприемлемее собственная вина, тем больше демонизируется противник. Критики обманываются, потому что сами обманываться рады.

«Когда мы в очередной раз обрушиваем проклятия на негодяя-чиновника, губернатора, президента», мы на самом деле ругаем себя. Просто не хотим этого признать и заняться тем, чем только и стоит заниматься: собственными делами.

Поэтому-то, полагает Большев, диссиденты, ослепленные собственными проблемами, не увидели подлинного смысла отечественной истории. Самому автору это, разумеется, удалось.

На самом деле все было так, как надо, только так, как могло и должно было быть, и других вариантов не было. Тоталитарное большевистское государство (от симпатии к которому Большев тоже далек) возникло затем, чтобы одержать победу в Великой Отечественной войне. Так предусмотрело (цитирую буквально) Провидение.

Даже слепая диссидентская ненависть к этому глубоко продуманному Провидением государству была Им предусмотрена и пошла на пользу делу: «невротическая ненависть, овладевающая массами, есть средство, используемое Провидением для реализации замыслов, не доступных человеческому уму».