Ольга Балла Освальд Шпенглер. Годы решений/ Пер. с нем. В.В. Афанасьева. – М.: СКИМЕНЪ, 2006, 240 с.
«Мы все рискуем неправильно оценить современную ситуацию в мире». И это тем более вероятно, что вплоть до известного времени «продолжалось столь невероятное состояние покоя, безопасности, мирного и беззаботного прогрессивного бытия, что подобного не найти во все века. Кто его пережил или слышал о нем от других, тот сразу поддается соблазну считать его нормальным, а беспорядочную современность рассматривать как нарушение такого естественного состояния и ожидать, когда «наконец снова наступит подъем». Но этого не произойдет. Подобное никогда более не повторится».
Нет, это не о постсоветской России и не о первом десятилетии ХХI века. Это писал в 1933 году – сразу после прихода к власти в Германии национал-социалистов – одинокий мыслитель Освальд Шпенглер, удостоившийся от современников ярлыка «пессимист», а от потомков – репутации «реакционера» и «консерватора».
Пришедшие к власти фашисты к тому времени были Шпенглеру уже глубоко противны. Совершенно независимо от того, что кое-какие исходные установки (типа, например, представлений о превосходстве «белых народов» вообще и Германии в особенности, о чрезвычайной их исторической роли – да вообще всей риторики «сильной расы» и склонности мыслить биологическими метафорами), унаследованные от позднего XIX столетия, он с ними вполне разделял.
Фашисты обещали «подъем», даже немедленный. И рецепты предлагали вполне конкретные, а главное – для огромного большинства тогдашних немцев очень убедительные. Поэтому массовые настроения в Германии 1933-го были весьма оптимистичными, если не сказать – эйфорическими. Как же: наконец-то после долгих лет разброда и трудностей перед Отечеством появились ясные, четкие перспективы!
И тут вдруг Шпенглер – который на недавних выборах сам, между прочим, голосовал за национал-социалистов (прокомментировав это так: «Гитлер – ничтожество, но движение надо поддержать») – объявляется со словами о том, что не будет никакого подъема, никакого торжества. Что все будет вообще принципиально иначе, чем обещается и ожидается. «На всех собраниях и во всех газетах слово «кризис» звучит как выражение временного нарушения удовольствий, с его помощью люди обманывают себя относительно того, что речь идет о катастрофе непредсказуемых масштабов». Причем о катастрофе неминуемой, ибо это – «нормальная форма для крупных исторических изменений». Они только начинаются, и истинный их масштаб современникам вряд ли дано оценить, в лучшем случае – лишь предчувствовать: «мировая война была для нас только первым раскатом грома из грозового облака, которое нависло над этим веком как его судьба».
«Форма мира изменяется сегодня по той же причине, что и┘ под воздействием возникающей Римской империи, не обращая внимания на волю и желание «большинства» и на число жертв, которые неизбежны при подобном решении. Но кто понимает это? Кто в состоянии это перенести?»
Дело не в том, в какой мере сбылись ожидания и прогнозы Шпенглера, чего стоили собственные его идеалы и рецепты будущего. Прогнозы в конечном счете не сбываются никогда, а если вдруг и сбываются, то до неузнаваемости иначе. Они не для этого существуют. Они вообще не имеют отношения к будущему, а составляют часть смыслового организма своего настоящего.
Эта книга – не о судьбе Веймарской республики, не о состоянии мира после Первой мировой войны, не об отношениях консерватизма и национализма с фашизмом, либерализмом и коммунизмом – хотя обо всем этом там говорится. Она вообще не о политике и даже не об истории. Она – о том, что происходящее в мире (как бы это ни называть: Историей, Закономерностями, Стихией, Судьбой┘) несопоставимо по масштабам с личными целями, потребностями и представлениями человека. Оно им иноприродно.
История никогда не будет ни соразмерна нам, ни удобна, ни скорее всего в полной мере понятна. У нее нет «ни смысла, ни цели, ни морали»; она вообще «не имеет ничего общего с человеческой логикой». И это надо уметь принять. Необходимо быть мужественными перед лицом того, что нас превосходит, – и это, наверное, единственная возможность достоинства, которая вообще есть у человека.
Что бы ни устарело в Шпенглере – самым актуальным, самым точным останется трезвое понимание того, насколько иллюзорны все представления о том, что «нормально» как раз состояние «покоя, безопасности, мирного и беззаботного бытия». Не с этими ли, между прочим, чувствами и сегодня многим из нас вспоминаются брежневские времена – как пора благословенной защищенности, устроенности и правильности? Не так ли и сегодня хочется думать, что нынешнее неустройство пройдет и мы рано или поздно будем жить как в «нормальных» странах, – что вообще есть такие «нормальные» страны, в которых возможно безбедное, надежное существование, да еще и навсегда?
«Норма», «защищенность» и «стабильность» – как, впрочем, и «прогресс» – всегда будут скорее исключением, которое достигается великим напряжением сил и неизбежно ненадолго.
И пока мы этого не поймем – да, «мы все рискуем неправильно оценить современную ситуацию в мире». Как и во времена Шпенглера, как и в любые времена, есть шанс правильно ее оценить лишь в одном случае: если не ждать удобств и гарантий лично для себя – и не бояться.
