Ольга Балла Ночной клуб, освещенная сцена, жадные взгляды на нее из полутьмы. Выходит девушка. Медленно, под музыку, достает из пакета батон колбасы. Ножик. Булку. Масло. Отрезает кусочек хлеба. Кусочек колбасы. (Публику колотит от вожделения.) М-е-е-е-е-едленно намазывает хлеб маслом. Кладет сверху колбаску. (Публика шумно глотает слюнки.) Откровенно, бесстыдно выкладывает бутерброд за бутербродом на тарелку. Берет один. (Публика напряженно дышит в темноте). Откусывает. Начинает жевать┘ Проглатывает. Все!
Тарелка пуста. Публика рычит от восторга.
Подобные зрелища непременно привлекали бы публику, желающую пощекотать себе нервы, если бы в нашей культуре, волею исторических судеб, оказалось табуированным есть на публике.
А ведь культуры с табу такого рода существуют. Исламская женщина, застигнутая врасплох раздетой, сразу же закроет лицо, не беспокоясь об открытости всего остального. А в Корее, например, неприлично ходить с голыми ногами при старших – надо всегда надевать носки.
И то, что в таких обществах не устраивают стриптиз-шоу ни из прилюдного намазывания и поедания бутербродов, ни из публичного снимания носков, объясняется просто: все это – культуры традиционные. В отличие от сегодняшней западной, динамичной и прогрессистской, они не считают нужным преодолевать то, что уже состоялось и устоялось. Их задача – вписываться в рамки. Наша – эти рамки преодолеть.
Для западного человека особой, влекущей остротой обладает все «неприличное». Отсюда та якобы «разнузданность» и «вседозволенность» западных культур, которая и общим местом-то быть уже перестала. Достаточно назвать книжку «Краткая история попы» – и читательский интерес, жизнерадостный и чуть-чуть нездоровый, тебе обеспечен, независимо от того, что ты там понапишешь. А все почему? Семантический ореол у слова такой┘
Но всякая культура – и наша не исключение – непременно старается обзавестись своим Неприличным, запретной зоной. Даже та, что искренне верит, будто ее исторический смысл – в сокрушении всех устоев. Сокрушишь одни – тем же движением созидаются другие.
У «разнузданности» и «вседозволенности» всегда – четкие границы. Допустим, публичное обсуждение сексуальной жизни перестало волновать. Не страшно – есть еще резервы. Можно щекотать нервы, например, публичным обсуждением источников и размеров собственных доходов. А что, в некоторых вполне себе западных странах спрашивать человека об этом – неприлично. Интересно, идут ли там нарасхват мемуары с пикантными признаниями типа «Как я зарабатываю»?
Главное, чтобы Неприличное было! Потому что дразнит воображение, и будит мысль, и открывает новые перспективы человеческого – не содержание запретов, а они сами.
Какой радостный смех вызывала в детстве строчка классика «Людоед у джентльмена неприличное отгрыз»! Ведь уже смешно, хотя ну совсем ничего не названо! Это-то и сообщает строке подлинное бессмертие. Она поддается любой интерпретации, приживется в любом контексте. Каждый может наполнять ее близким сердцу содержанием. Ведь кто его знает, этого людоеда, что он на самом-то деле сделал! Может, он у джентльмена носок с ноги сжевал или припрятанный бутерброд из кармана выхватил. С вполне приличной вообще-то, самой по себе, человечинкой.
