Ольга Балла Самое большое приобретение моего поколения (о других говорить трудно, но насчет своего уверена) – это потеря.
Потеря естественной, изначальной среды обитания, где мы родились, успели вырасти, собрать себе вполне законченную и устойчивую – как казалось – систему ценностей, приоритетов, моделей поведения и приготовиться жить в этой среде долго-долго. А она как раз и кончилась.
Я о Советском Союзе и обо всей системе советской жизни.
У этой потери было несколько стадий. Кто-то прошел их все, кто-то через какие-то перепрыгнул, кто-то, может быть, на какой-то из них застрял.
Была и радость освобождения (ух, теперь-то все будет совсем иначе!). И обманчивое удивление: да нет же, все вроде бы совершенно по-старому┘ И растерянность: а как теперь жить? И – очень не сразу, у меня это началось лет через девять после краха Союза – как будто внезапное обнаружение того, что прежней жизни действительно больше нет, и неожиданная, не лезущая совершенно ни в какую систему координат, глупая, сентиментальная тоска по исчезнувшей жизни.
По любым ее подробностям. По запахам в магазинах, по автобусным билетам, по вкусу советских макарон и пельменей. По чувству (на которое в советские годы не обращала никакого внимания), будто Витебск и Каунас, Ереван и Ужгород – не чужие города, а части единого советского мира, и запросто могут быть моими, стоит только сесть на что-нибудь да и поехать. По ритмам уличного движения. По разменным автоматам в метро. По советским шариковым ручкам. Хотя бы уже потому, что этого больше не будет, что это как-то умудрилось совпасть с детством и юностью, которых тоже почему-то больше не будет┘
Но надо же: прошло и это. Во всяком случае, проходит.
А вот на смену тоске приходят мысли о том, что Советский Союз ушел совершенно непонятым. И попытаться его понять теперь самое время.
Не очень верится мне в то, что работу понимания в полном ее объеме под силу выполнить тем, кто задет, уязвлен, очарован советским опытом. Кто сам оказался его частью – вот хотя бы как мои ровесники. Непременно возьмут верх соблазны: отталкивания, высокомерия, сентиментальной идеализации┘
Правда, чего точно есть возможность избежать – это иллюзии, будто мы занимаем по отношению к этой жизни позицию «абсолютного наблюдателя»: того, кто, как пишет Наталья Козлова, «смотрит на сцену социального театра из царской ложи, с исторически безопасного расстояния». Знаем мы этот театр. Сами играли.
Значит – шанс понимания у нас есть. И задача есть. Чего еще надо?..
А живи мы сейчас в какой-нибудь очередной, двадцатой, что ли, пятилетке, читай вожделенный самиздат, зубоскальствуй по поводу речей очередного престарелого генсека, сиди в своей внутренней эмиграции – так ничего бы и не поняли.
