Писатель и обезьяны

Бернгард Рубен. Зощенко. – М.: Молодая гвардия, 2006, 354 с.

Новеллами Зощенко зачитывались все. Его сборники печатались не только в Советском Союзе, но и в Русском зарубежье, где официально признанные писатели метрополии публиковались менее охотно («красные»), чем эмигранты. Первый том серии «Мастера современной литературы» издательства «Академия» был посвящен творчеству Зощенко (позже его переиздали и в эмиграции). Факт нехарактерный и удивительный.

Исследователь Бернгард Рубен показывает не столько трагическую картину художественного мира писателя, сколько трагедию его жизни. Рубен пишет о детстве Зощенко, его неудачной учебе в университете, участии в Первой мировой, на которой будущий писатель удостоился пяти боевых орденов и получил серьезнейшее отравление ипритом. После демобилизации по состоянию здоровья, совпавшей с событиями 1917 года, Зощенко, сменив множество профессий (от инструктора по кролиководству до помощника бухгалтера), поступает в литературную студию Чуковского.

Рубен обращает внимание, что Зощенко не сразу находит свою манеру. Писатель пробует себя в жанре философской афористики в стиле ницшеанского «Заратустры» («Боги позволяют»), литературной критики. В 1921 году Зощенко знакомится с Горьким, который одобряет его новеллы. Со следующего года начинается феноменальный успех рассказов и повестей писателя (до войны вышло пятитомное собрание его сочинений). В годы Второй мировой за публикацию повести «Перед восходом солнца», в которой писатель поднял серьезные проблемы личностного самосознания, Зощенко подвергся серьезной критике со стороны партийных инстанций. В 1946 году критика повторилась в рамках знаменитого доклада секретаря ЦК Андрея Жданова «О журналах «Звезда» и «Ленинград». Рубен пишет о послевоенном полунищенском существовании писателя. Лишь в конце жизни друзьям Зощенко удалось разрушить «заговор молчания» вокруг прозаика.

В связи с постановлением обращают на себя внимание два момента.

Во-первых, что рассказ «Приключения обезьяны», послуживший одной из причин травли, был до этого дважды опубликован писателем. Подобная «задержка» напоминает не менее печальные события, связанные с изданием в Италии «Доктора Живаго». Пастернак подвергся за него критике спустя год, после присуждения Нобелевской премии.

Во-вторых, интересно, что критика Ждановым второго фигуранта постановления о журналах – Анны Ахматовой текстуально повторяла статью литературоведа князя Дмитрия Святополка-Мирского, расстрелянного к этому времени как матерый враг народа.

В стремлении реконструировать жизнь Зощенко Рубен не всегда оказывается самостоятелен. В значительной степени он некритично воспринимает автобиографическую прозу писателя, в первую очередь «Перед восходом солнца». Однако биография (и притом благожелательная) не судебное заседание, и презумпция невиновности здесь неуместна. Хотя в главах, посвященных личной жизни писателя, его романам с Лидией Чаловой, а затем с Мариной Багратион-Мухранской, чрезвычайно болезненно воспринимавшимися женой Зощенко Верой, Рубен избегает как копания в грязном белье, так и однозначных оценок.

Другой ошибкой является взгляд на Зощенко как на писателя, сломавшего себя в результате служения советскому режиму. Рубен ассоциирует его с Уинстоном Смитом, главным героем романа Джорджа Оруэлла «1984», который «заставил себя полюбить Старшего Брата». Несмотря на неизбежные компромиссы, Зощенко счастливо избежал насилия над собственным гением. Скорее здесь имело место совпадение интересов власти и художника. Так, например, повесть о Керенском «Бесславный конец» вполне соответствовала оценке боевого офицера императорской армии личности человека, по чьей вине армия разложилась. Да и вряд ли «сломавшийся» человек будет публично, отвечая на вопрос группы британских студентов, осуждать постановление в свой адрес (присутствовавшая там же Ахматова признала свои ошибки). Естественно, Зощенко шел на уступки. Он не был свободен хотя бы по отношению к собственной семье. Именно благодаря гибкости ему удалось освободить сына от мобилизации в годы войны (Валерий прослужил короткое время в заградотряде).

Вернее было бы говорить о писателе как заложнике эпохи. Когда-то, в одной из ранних работ, Зощенко назвал Блока «трагическим рыцарем», думается, что так можно было бы сказать и о нем самом. Или, как пел о Зощенко поэт Александр Галич: «Обезьянке было очень плохо, человеку было много хуже».