Надежда Муравьева Дом Куниных. Воспоминания. Из литературного наследия. – М.: Композитор, 2006, 512 с.
В позднее советское время интеллигентному человеку приходилось куда как нелегко. Со свободой, как известно, были большие сложности, и приходилось прятать эту свою «интеллигентность» как можно дальше – пить до упаду, работать кочегаром, сидеть в тюрьме, учить рабочую молодежь кустарным промыслам┘ Да мало ли что еще. Люди, которые при всем при этом умудрялись радоваться жизни, говорить о высоком и просто умели ясно и тепло разговаривать, были, пожалуй, наперечет.
Ведь культура диалога, а не битье по сусалам за идею, не самовыражение за счет всех остальных собравшихся – это наследие далекого прошлого, осколок начала века. Культура эта истончилась до полной прозрачности, а где тонко, там, как известно, и рвется. Люди, владевшие словом и умевшие слушать другого, – это, как теперь бы сказали, – настоящий раритет и эксклюзив.
Те, о которых идет речь в этой книге воспоминаний, как раз и были такими представителями прежней эпохи: сестра и брат Кунины, Иосиф и Евгения (он – музыковед, она – поэт), а также жена Иосифа – Роза (искусствовед), они как раз и владели словом, и писали свое: мемуары, стихи, прозаические опусы, музыковедческие труды, трогательные отрывочные воспоминания о близких по духу.
В книге приведены воспоминания брата и сестры о самых разных животрепещущих вещах: о молодости, о дружбе с Борисом Пастернаком, о Брюсове, о поэтессе Адалис┘ Вся эта невероятная эпоха, время, когда слово еще не было погребено в могильниках идеологии, бурно взрывается в дневниковых записях брата, в стихах сестры и даже в юношеской, безумной пробе пера – романе «Октаэдр», написанном совместно Евгенией и Иосифом.
О пылком сердце юных обожателей Пастернака свидетельствует следующая запись из дневника Иосифа Филипповича, тогда Юзи Кунина, студента Московского университета: «Борис Леонидович Пастернак. Как это покажется? Борис, значит, Леонидович пригласил нас, то есть с Женей, в гости! В гости! К себе! Пастернак! И Москва-река не повернулась вспять┘ И гром не разразил нас, клянусь скрипкой Паганини! А мы как раз наоборот: мы шли шалые, целовались, к вящему негодованию прохожих, бегали по переулку за музеем, декламировали его стихи┘»
Они боготворили своего надменного учителя Брюсова, они запоем писали стихи, их мир, где, казалось бы, властвовал тяжкий быт, был устроен по законам стихотворчества, первозданного горения словом и изумительной душевной чистоты. Самое во всем этом интересное, что они все умудрились не одряхлеть и не закостенеть впоследствии, как многие одаренные люди из тех, чья молодость пришлась на невероятные двадцатые годы – всплеск оголтелого делания перед провалом сталинской эпохи.
В своем кратком предисловии священник Георгий Чистяков не зря замечает, что, благодаря этой вот неостановимой душевной жизни все они «оказались┘ связными, соединившими воедино век XIX c XXI, прошлое с будущим, эпоху предреволюционную, время Брюсова и Блока, с сегодняшним, а вернее, с завтрашним днем».
Судя по всему, такими вот «связными», посредниками между миром утраченным и миром нынешним они и были для десятков людей, чьи воспоминания приводятся в завершение книги. И не только в смысле интеллектуальном – это, разумеется, тоже, но главным для всех, кто собирался в доме Куниных, была их нежность и терпимость. Слово «нежность» – слово необычайно мощное и, пожалуй, сейчас основательно подзабытое. Как-то Тэффи написала, что как раз именно нежность «не ищет своего» и не делает этого она одна. Все остальные виды и подвиды любви как-то грешат корыстной подоплекой.
Александр Мень, с семьей которого дом Куниных был давно и тесно связан, должно быть, немало знал о таких вещах: вот и приводил в дом «связных» своих духовных детей, а радость от этих встреч получалась обоюдная.
В этом доме не было советской власти, не было и того, о чем писала когда-то все та же незабвенная Тэффи: «Очень любят русские люди не любить. Очень им блаженно и сладко – не любить. Иной и добрый человек, и мягкий, а скучно ему в его доброте и мягкости, и только и есть ему радости, когда можно невзлюбить кого-нибудь – тут он расцветет, расправится и отойдет от нудности жития»┘
Про этих посредников между эпохами такого, как ни крути, не скажешь. А это во все времена – редкость.
Пастернак!
Дарья Гармоненко