Андрей Архангельский Дмитрий Быков. Хроники ближайшей войны. Избранные статьи 1992–2005. – СПб.: Амфора, 2005, 512 с.
Дмитрий Быков. Вместо жизни. – М.: Вагриус, 2006, 464 с.
На прошлогоднем парижском книжном салоне, во время встречи наших литераторов с президентами России и Франции, Дмитрий Быков (1967 г.р., известный российский писатель, журналист, телеведущий, не судим, женат, двое детей, связей, порочащих его, не имел, безукоризненно выполняет свой долг, отмечен благодарностями первого президента России) улучил минутку и спросил второго президента России – мол, произведения каких авторов предпочитаем читать в свободное время? Вопрос как вопрос, и Путин ответил уклончиво – «Если я скажу, это будет заказ┘ так что секрет┘» (Так это описано в статье Быкова «Как я тоже Путина видел».) Однако еще до возвращения Быкова из Парижа по Москве в качестве анекдота распространился несколько другой вариант ответа Путина, ограненный и заостренный народной молвой: «Вам только скажи – вы все так писать начнете». Смешно. Очень, между нами, «сталинский» ответ, узнаваемая стилистика. Так закалялся миф.
Быков и сам – уже миф. Разговоры о его трудоспособности давно стали предметом иронии («Все статьи за Быкова пишет теща»), вокруг только и слышишь: он столько пишет, это непостижимо┘ А все-таки о каком порядке цифр идет речь? Решил подсчитать. В неделю по моим прикидкам Быков пишет от 7 до 10 больших материалов для разных изданий (я находил статьи Быкова даже в глянцевых путеводителях). В год получается около 500 статей. Регулярно печатается лет с восемнадцати. Сейчас ему тридцать восемь. Двадцать лет непрерывного труда умножаем на 500. Десять тысяч. Ну может быть, восемь. А может быть, и двенадцать. То, что вышло в двух рецензируемых сборниках, – даже не капля в море. Это капля в Галактике.
Быков шутит, что не печатался только в двух московских изданиях: «Цветоводство» и «Животноводство». Но, учитывая его в последнее время обострившийся интерес к описанию еды, мясной в особенности, наверняка в последнем он тоже уже что-то тиснул. Остаются цветы. Это, видимо, единственная тема, которая Быкова не волнует. Из спортивного интереса он запросто написал бы и о ней. Представляю, как выглядела бы статья Быкова в журнале «Цветоводство»: «┘Недавно мне позвонил редактор журнала «Цветоводство» и попросил написать острый материал о цветах. Как их трудно выращивать, привозить в столицу, продавать┘ Только не пиши про либерализм и консерватизм, попросил он. Я обещал. Поэтому давайте с вами уговоримся: это текст про цветы. Итак, цветы. Либерализм в России мне чем-то напоминает нераспустившийся цветок┘»
Либерализм и консерватизм – одна из любимейших тем Быкова: его статьи на эту тему могут начинаться как угодно («Кролики – самые либеральные из известных мне животных») и где угодно (в журнале, предположим, «Худеем правильно» его текст начинался бы со слов «Я знал только одного упитанного либерала┘ В то же время все консерваторы довольно толсты┘»), но суть их все равно сводится к одному: счастья нет ни в консерватизме, ни в либерализме, обе идеи в России окончательно скомпрометированы.
Быков сам себя называет последним советским интеллигентом, и многие понимают это плоско, в прямом смысле: вот сидит человек на кухне и брюзжит, все ругает. Но дело тут в другом: просто в Быкове осталась черта, не свойственная нынешней интеллигенции, а именно – страстное желание иметь позицию по любому вопросу. Быкову нравится жизнь в поле идейного, а не бытового напряжения, ему хочется дискутировать, чтобы воздух искрился от столкновения мнений. Но, поскольку все спят, Быков сам вынужден создать это энергетическое поле, выступая попеременно в разных изданиях то с консервативной, то с либеральной точки зрения, а то и вообще в том смысле, что как же я вас всех ненавижу – и тех и других! Быков хочет раздуть пламя, но гореть в нем некому, выясняется, кроме самого Быкова. Остальные заняты горением в промежутках между починкой автомобиля и ремонтом дачи. Нет того веселья...
Быкова просто упрекать в непрофессионализме – чем многие и занимаются. Ты, типа, ведь не киновед – а про кино пишешь? Ты ведь не музыкант – так чего про музыку? (Хорошо, что Быкова нельзя упрекнуть за то, что он пишет о литературе.) Но почему-то, выбирая между профессиональным киноведом или музыковедом – и Быковым, «непрофессионалом», я предпочту статьи Быкова. Потому что он не столько описывает факт (который к моменту выхода газеты или журнала уже шестьдесят пять раз упомянут в интернете), сколько показывает идеал, к которому стоило бы стремиться. И расстояние, которое тебя отделяет от этого идеала. «Толстой был плохой стилист, – писал Розанов, – но ни в ком из русских писателей не было такого стремления к идеалу». Вот Быков и воссоздает традицию сверхжурналистики, журналистики-ориентира.
Каково утилитарное назначение Церкви в России? Очаг культуры? Архитектурная ценность? Хрена с два! До девятнадцатого века церковь – это самое высокое здание на обозримой территории, к тому же всегда на возвышении. Стало быть, наилучший ориентир на местности в мирное время. В войну – сторожевая башня. Чтобы неприятеля заметить.
Во всеобщую метель равнодушия и похеризма Быков пишет тексты-вешки, тексты-башни и изредка тексты-церкви: (как, например, эссе «Гильберт, Оскар и мы» или недавняя статья «Двадцатый сорт» о дурной российской привычке к полусвободе) – чтобы ориентироваться по ним: где мы, кто мы сейчас, куда идем? А так называемый профессионал, узкий специализатор – подобен кому? Правильно, таракану. Заблудившись в трех соснах, он вместо того, чтобы выбрать направление, начинает рассказывать о преимуществах одной сосны перед другой, описывает их цвет, высоту и технические характеристики. Очень удобно вслед за Галичем повторять либеральную мантру – «бойтесь того┘ кто скажет┘ как надо┘». Но в минуту опасности придется все-таки что-то решать. Поэтому «профессионалы» Быкову всегда проигрывают. Быков может ошибаться, но всегда делает выбор и принимает решение. На самом деле он всю жизнь пишет одну статью, такую огромную хронику нашей жизни – вроде Толкиена. Ее можно читать с конца, с середины, абзацами – эффект один.
┘Текст подходит к концу, а почти ни одной статьи из вышедших сборников я не упомянул. Этому я у Быкова научился. Долгий разгон, обещание в конце сказать главное – а потом выясняется, что главное уже сказано. Как говорил Мюллер, ловко я вас перевербовал – за пять минут и безо всяких фокусов.
