Вавилондон

Питер Акройд. Лондон: Биография. - М.: Издательство Ольги Морозовой, 2005, 896 с.

Британский писатель Питер Акройд, известный беллетризованными жизнеописаниями великих людей (Чаттертона, Оскара Уайльда, Мильтона, Блейка, Диккенса, Элиота, Джона Ди┘), создал на радость русскому читателю биографию родного города. Создал он, собственно, грандиозную компиляцию.

Текстов об истории Лондона существует нечеловеческое количество. Основная их часть, по всей вероятности, не попадется нам на глаза никогда. Акройд понавыбирал из литературы всевозможных сведений, упаковал их по-своему и назвал полученное именно биографией, а не историей города: потому-де, что речь идет о живом существе с собственным характером и неповторимой индивидуальностью. Этот новый взгляд, по идее, и является личным вкладом Акройда в историографию британской столицы: все факты за него уже нашли другие.

Текст получился неимоверной плотности, практически концентрат. Новые для читателя факты (часто и не по одному!) сообщаются буквально в каждом предложении, перевести дух почти не на чем. Положение, правда, спасает легкий - иной раз и облегченный - стиль изложения. А также то, что глубоким анализом всего этого в изобилии набранного материала Акройд не напрягает ни себя, ни читателя. Он собирает детали как таковые, чуть ли не ради них самих. И собралось их так много, что приходится как-то их упорядочивать. Вот тут начинаются трудности.

Главы лепятся друг к другу, не заботясь ни о порядке и логике, ни о том, чтобы как-то заполнить неминуемые пробелы и зияния. В самом деле, до порядка ли, до логики ли, когда столько всего нужно сообщить? С одной стороны, скрупулезно, даже сухо описываются формы лондонского общественного правления, обязанности лиц, занятых на административной службе, налоги; даются точные цифры: количество просивших в Лондоне милостыню при Генрихе III, цены на мясо в XVI веке... С другой - оживают забытые ругательства (например, "tredekeiles" - "паршивые тупицы", адресованное в XIII веке "пьяной горожанкой" "строителям, работавшим на углу Сильвер-стрит"), бытовые словечки (кинжал, которым добивали поверженного врага, звался на средневековом жаргоне "мизерикорд" - милосердный), объявления в кабаках (из диккенсовских времен, трогательное: "Нализаться - 1 пенс, мертвецки - 2 пенса, чистая солома - бесплатно")... В одну поражающую воображение, пряно-ароматную кучу сгребаются истории звуков (в 1930-е годы лондонцев особенно раздражали отбойные молотки, автомобильные рожки, строительные механизмы и паровозные свистки) и тишины, запахов и цветов (красный, типичный лондонский цвет Нового времени, в Средние века считался дьявольским цветом), правил вывоза мусора и обращения с трупами казненных (повесив или обезглавив средневекового мятежника или предателя, его голову вываривали в кипятке и выставляли на мосту, иногда увенчав плющом), настроений и темпераментов, освещения и темноты┘

Книга ухитрилась застрять между столь несоизмеримыми, казалось бы, жанрами, как сплетня и энциклопедия, - не отказывая себе притом в принадлежности и к множеству других. Пытаясь охватить одновременно "лицо" истории с внятным узором на нем и ее "изнанку" с узелками и непредсказуемым переплетением нитей, Акройд явно отдает предпочтение последней - как наименее известной.

Что же все-таки удерживает вместе это нагромождение фактов? Пожалуй, несколько устойчивых мотивов, которые время от времени повторяются - наверное, затем, чтобы читатель за обилием деталей их не забыл. "Театральность" всех мыслимых аспектов лондонской жизни: Лондон - "в равной мере театр и тюрьма". Жестокость горожан, не испытывающих - с древних времен и уж не по сию ли пору? - ни почтения к жизни, ни трепета перед смертью. "Непостижимость" Лондона. Исключительная, мифическая его огромность. Особенная устойчивость мотивов городского существования: события одного типа с редкостным упорством происходят на одних и тех же местах на протяжении столетий.

Все это призвано создать образ города. Удивительно, но Акройд, всю жизнь, с самого ее начала, проживший в Лондоне, воспринимает его как среду, едва ли не враждебную человеку. Это - город-кошмар, город-наваждение, город-чудовище. Он чрезмерен, агрессивен, неудобен и неуютен. Его особый дух - тяжелый, зловещий и спертый. Словом, как гласила надпись, прочитанная автором на одной из лондонских стен: "ВАВИЛОНДОН".

Правда, подобных характеристик, включая и сравнение с Вавилоном, не избежал в Новейшее время, кажется, ни один мегаполис. Но Акройд не устает повторять: Лондон не только во всем избыточен, он еще и во всем исключителен. Он - "самый крупный и могущественный город на земле", "самый пародически-эклектический город мира", "величайшая и внушительнейшая столица из всех, что когда-либо существовали"┘ Более того: он - "все города, какие были и будут". Он - Город с большой буквы, Город Городов, единственный город в мире и даже - мир как таковой.

Книга получилась под стать городу: безмерная, хаотичная, растущая во все стороны сразу. Она - в точности как Лондон - "смущает уже простым количеством содержащейся в ней жизни".