Ольга Балла Михаил Герман. В поисках Парижа, или Вечное возвращение. - СПб.: Искусство-СПб, 2005, 421 с., илл.
Искусствовед Михаил Герман, автор интеллектуальной "прозы о живописи", пишет не столько о столице Франции, сколько о своих отношениях с этим городом: очень личных, сложных и начавшихся задолго до того, как он увидел Париж своими глазами. О Париже - как о тайне, к которой и приблизиться-то как следует нельзя, сколько ни приближайся, не говоря уже о том, чтобы понять или присвоить. О Париже - как о тоске, невозможности и бесконечности. О Париже - как о жизни. Сам Герман называет это книгой о любви.
Подобно всяким глубоким отношениям с долгой историей, отношения человека и города прошли много стадий: от "романтического заочного обожания" вычитанного из книг (но тогда-то и наиболее близкого) Парижа до разочарований, разлук, изумлений, растерянности, одиночества, ностальгии - и признания, что да, это любовь, никуда не денешься, придется с этим считаться.
По мере того как повествование удаляется от начала, в книге все меньше самого автора и все больше Парижа. При всей субъективности и пристрастности Герман далек от того, чтобы подменять город - самим собой.
Парижа много. Он лепится из подробностей, нарастает прямо на глазах. Герману дорога каждая мелочь: и как выглядит дверь типичного парижского дома, и мимо чего проходит тридцатый маршрут автобуса, и как звучит легкий треск скорлупы яйца, очищаемого утром над стойкой кафе. И тут же, рядом с этим заботливым собиранием частностей, практически без перехода - плотный, почти деловой перечень сведений: как менялись названия улиц, кто и когда здесь бывал и что делал, и что здесь было раньше, и как строилось, и почему исчезло┘
Как в настоящем городе, в книге сосуществуют и переживаются одновременно разные эпохи и пласты жизни. На вокзале Сен-Лазар, например, началу двадцать первого века ничего не стоит перейти в семидесятые годы века девятнадцатого, когда Париж только открывал "поэзию вокзалов", и сразу же обернуться дождливым августом шестьдесят пятого года прошлого столетия.
Как город, книга переполнена жизнями и голосами множества людей. Без маленькой парижанки Клер, без "толстого, лукавого и веселого интеллектуала", объяснявшего автору на кладбище Пер-Лашез, как найти могилу Джима Моррисона, без дамы из "гордого племени парижских клошаров", восседавшей в мартовский день на скамейке парка Монсо, Париж Германа так же немыслим, как без Пикассо и Стендаля, без Гертруды Стайн и Франсуа Трюффо, без Оноре Домье и Марка Шагала, без Ивана Бунина и Виктора Некрасова.
Не успевает начаться один путеводитель по городу, как тут же в него вклинивается другой, и каждый начат откуда-то с середины, и ни один не доведен до конца, и маршруты их перепутаны и сращены в несомненное целое. Герману надо сказать сразу все, во всяком случае - слишком многое, и уже хотя бы поэтому книга могла бы быть начата в любом своем месте и прервана где угодно. Он и сам это понимает, говоря, что книгу о Париже "дописать нельзя".
Нельзя еще и потому, что такая книга неизбежно получается и о многом другом. Ну как говорить о переживании русским - Парижа, не затронув отношений России с Европой, русских интеллигентов - с советскими порядками и запретами, русской культуры - с самой собой? Все это тут тоже есть.
О Париже "самом по себе" писать и думать тем невозможнее, что он - город очень залюбленный, избалованный вниманием, перенасыщенный смыслами. Может быть, и нет уже давно никакого Парижа "самого по себе", а весь он - собрание вымыслов, домыслов, личных и коллективных мифов? Но так даже и лучше: тем надежнее он от нас ускользает, тем вернее он годится на роль города, который можно и стоит искать всю жизнь. На роль внутреннего города.
Такой внутренний город у каждого свой. Впрочем, на место города здесь с успехом может быть поставлено что угодно: человек, книга, страна, язык┘ Любовь не выбирает объектов, она их создает из того материала, который нам попадается по божественной случайности - чтобы мы к ним тянулись, сколько сил хватит. На пути таких обреченных поисков мы обретаем много чего. Может быть, даже самих себя, но во всяком случае - то особенное чувственное смятение, без которого уж точно не пережить по-настоящему значимости и глубины мира: "Когда по дороге из аэропорта или в былые времена, глядя из окна вагона, я видел мелькнувший на фоне обшарпанной стены красный тент кафе, когда подымались к дымному небу эти лобастые мансарды, трубы, когда я узнавал окна, отороченные игрушечными балконами, когда проезжали грузные автобусы со знакомыми номерами, когда вечный и обыденный Париж, его цвет и ритм, его сокровенные приметы завладевали сознанием, вытесняя безликие дома предместий, - вот тогда начиналось свидание".
Обычно такое чувство бывает при возвращении домой.
