Ольга Балла Федор Федоров. Художественный мир немецкого романтизма: Структура и семантика. - М.: МИК, 2004, 368 с.
Реконструируя идейный каркас творчества немецких романтиков, литературовед Федор Федоров возводит стройную, педантически подробную и несколько жестковатую конструкцию. Весь немецкий романтизм он делит на три этапа: ранний, гейдельбергский (национальный) и поздний. Каждый из этих этапов он описывает через свойственные тому представления об устройстве мира и человека. Романтизм для него - прежде всего определенный "тип мышления, особая картина мира", в основе которой - переживание и осмысление "универсальной оппозиции": конечного - бесконечного.
История немецкого романтизма по Федорову - это история катастрофы, крушения духа: постепенной, в три этапа, утраты веры в человека, в его возможности, в перспективы исторического процесса. Ранний романтизм - "культура жизнеутверждения, жизнестроения, поразительного оптимизма", "прокламация всемирно-историческо-духовной утопии". Поздний - "культура отнятых целей, уничтоженных иллюзий, несостоявшегося будущего". Между этими крайними состояниями - всего каких-нибудь три десятилетия, а причина такой катастрофической эволюции - не что иное, как внешние, исторические, даже политические условия.
Вообще там, где речь заходит об истоках романтического мировосприятия, Федоров оказывается на удивление жестким детерминистом: куда более жестким, чем можно ожидать от человека с таким насыщенным знанием предмета. "Идея неограниченной свободы" ранних романтиков для него - "продукт революционного энтузиазма" под впечатлением от Великой французской революции, причем только этого, и ничего больше. Позднейшее "осознание человеческой несвободы", в свою очередь, горький плод "послереволюционного опыта" - и опять-таки ничего больше.
С отдельными романтиками ситуация та же. "Причина радикального изменения" в мировоззрении Клейста, например, "заключается в германской исторической ситуации", сложившейся к 1807 году. Ни о каких других причинах - личных, например, - просто ни слова. Справедливости ради надо сказать, что Федоров все-таки заговаривает о том, что корни художественных явлений вообще-то многообразны. Однако до прослеживания этого многообразия дело так и не доходит.
Федоров ставит смысловую работу романтиков в контекст философской мысли их времени, связывает ее с тем, что делали в то же время Гердер, Фихте, Шеллинг, Гегель. Однако говоря о литературе, он едва ли не сводит ее к философствованию в образах, а образы - к воплощению (не к иллюстрации ли?) идей отвлеченного свойства. (Так, принц Гомбургский у того же Клейста "воплощает идеологию, философию личности, утверждающей право на свободу мысли и действия".) Он вообще, кажется, изрядно "рационализирует" романтиков, представляя их творчество как решение проблем того или иного рода, неизменно внешних литературе как таковой: умозрительных, общественно-политических, культурных, а то и вовсе глобальных типа "преобразования мира во всех его ипостасях". Все это, вне всякого сомнения, и значительно, и интересно, только вот литература при этом куда-то пропадает┘ Как будто они агитки писали.
Книга тем не менее хороша тем, что весьма основательна и богата фактическим материалом. Вот только иноязычные цитаты было бы нелишне перевести. Знание немецкого языка все-таки не входит в состав базовой грамотности, и отсутствие перевода выглядит как неуважение к читателю.
