Андрей Зайцев Валентин Воробьев. Враг народа. Воспоминания художника. - М.: Новое литературное обозрение, 2005. 816 c.
"Быть знаменитым - некрасиво". Вот и Валентин Воробьев, художник и скульптор, авангардист из восьмидесятых рассказывает о себе и знаменитых друзьях сочно, вкусно и по-хорошему иронично. В результате огромный "фолиант" страниц на восемьсот.
Мемуары Воробьева - прекрасный пример того, как можно описать известную эпоху изнутри, снимая с нее излишнюю "благоговейность" и сентиментальность. Все те, кого впоследствии окрестят культовыми, жили тогда в разных городах Союза и за его пределами, пили водку в подвале вместе с автором и дружески называли друг друга "гениями". Одним словом, все было как у людей - без пафоса, показного героизма и жалоб на тяжелые времена.
Книга представляет собой своеобразный "семейный портрет художника с родственниками", вписанный в судьбы страны и творческой интеллигенции. Прочитав эту фразу, читатель может представить себе что-то тяжеловесное и академическое ("Войну и мир", "Тихий Дон" или "Доктора Живаго"). Однако не стоит пугаться: "Враг народа" - это очень легкая, почти хрустальная проза в духе "Соло на IBM" Сергея Довлатова.
Это абсолютно безнравственная и предельно целомудренная книга. Безнравственная потому, что автор рассказывает о том, как его мать во время войны жила с немцем и получала сексуальное удовольствие от плотского общения с ним и другими мужчинами. Безнравственная потому, что сам художник честно повествует о своих любовных победах без всякой романтики. Все происходит почти по Фету, только с точностью до наоборот: "Танцы, страстные объятья, половой контакт". Причем наутро никто никому счета не предъявлял - советские "Ромео и Джульетты" расходились летней ночью сразу же после соития. Безнравственная потому, что автор со знакомыми пили все, что горит, воровали, дрались, спекулировали валютой и вообще "вели жизнь, недостойную советского человека".
Но "Враги народа" - книга, которую без опаски могут читать дети, интересующиеся историей и искусством. Это очень нравственные воспоминания. В них описание отношений мужчины и женщины пахнут не спермой и насилием, а легкой и добродушной иронией мудрого человека. Автор не хвастает своими победами и не скрывает собственных неудач. Он с улыбкой глядит на молодость, ни от чего не отрекаясь и ни о чем не жалея. Это нравственная книга, потому что пьянки художников не смысл их жизни, не самоцель, а скорее констатация той безысходности, которую испытывает творческий человек в тоталитарном обществе. Целомудренность творения Валентина Воробьева проявляется еще и в тончайшем чувстве меры. Подобно героям Довлатова, персонажи, с одной стороны, узнаваемы и реальны (Бродский, Шемякин, Хвостенко, Глазунов), с другой - совершенно фольклорны. Рассказывая "дней минувших анекдоты", автор смеется, но не обижает, иронизирует, но не унижает. Он любит всех своих героев и самого себя "черненькими", не стыдится этого, но и не бравирует этим.
Наверное, только художник мог так описать историю русского авангарда и подпольного искусства, что читатель, не знающий, что такое шестидесятые годы, не умеющий отличить Малевича от Пикассо, Шемякина от Неизвестного и Глазунова от Воробьева, не чувствует себя серым неучем, попавшим на лекцию профессора для аспирантов-искусствоведов. Язык и образы автора настолько точны и просты, что мы просто "видим" живописца и его знакомых: мы присутствуем на "бульдозерной выставке" в Москве, на встречах русских художников в Париже, мы знаем, как тяжело было семье Валентина Воробьева в годы войны. При этом создатель воспоминаний одинаково правдив и органичен и в московском подвале, и в доме французских "спонсоров".
Иными словами, книга напоминает отлично сделанный вернисаж, где читатель гуляет по залу вместе с другом-художником. Маэстро при этом не забронзовел, не спрашивает посетителя, знает ли он современное искусство, не стремится подать себя и друзей в выгодном свете. Он полностью доверяет собеседнику, пришедшему на выставку. И не важно, что вместо картин - страницы, вместо залов - отдельные эпизоды и главы, вместо Лувра или Третьяковки - толстая книжка с фотографиями и рисунками. Такая ошеломляющая открытость и готовность к диалогу не может не вызвать взаимности и уважения к смелости и доброте Воробьева. При этом не заигрывает с читателем, не делает специальных пауз, не "разжевывает", кто такие он и его друзья, не занимается экскурсами в шестидесятые годы или в историю современного искусства. Он пишет так, словно читателя-посетителя нет совсем. Он "рисует" книгу для себя с огромной любовью и, подобно античному скульптору Фидию, не спрашивает мнение "высокой комиссии". Собственно, это "подвальные воспоминания", текст для "своих", но обаяние автора и его искренность делают его "своим" для всего мира.
