Демократия или "стабильность"?

Sharansky, Natan with Dermer, Ron. The Case for Democracy. The Power of Freedom to Overcome Tyranny and Terror, New York: Public Affairs, 2004; XXVI + 303 pp.

Есть книги, мимо которых не дает пройти имя автора. Именно к таким относится пока единственная (если не считать мемуаров), но, хочется верить, не последняя книга Натана Щаранского - советского диссидента и израильского политика, посвятившего большую часть жизни отстаиванию права человека на свободу мысли, свободу совести и свободу действий.

Книга выстрадана автором и проиллюстрирована примерами из обеих его жизней - первой, скорее пережитой, чем прожитой, в Советском Союзе, и второй, проведенной в центре событий, определяющих судьбы Ближнего Востока. Идея же - простая и на первый взгляд банальная - состоит в том, что каждый человек стремится жить, не боясь преследования и насилия, в обществе, которое было бы подлинно свободным; "в каждом народе имеет место всеобщее желание не жить в боязни, и, если предоставить людям выбор, подавляющее большинство из них всегда предпочтет свободное общество (free society) обществу страха (fear society)", пишет автор. Быстрые трансформации, происшедшие в Германии и Японии после Второй мировой войны, а в Советском Союзе - после начала демократических преобразований, лишь подтверждают это. Однако, подчеркивает Щаранский, одной из черт современного мира стало то, что данная истина слишком часто не осознается даже теми, кто ежедневно произносит ее как своего рода заклинание.

Автор вновь и вновь обращается к трем важным обстоятельствам. Первым выступает утверждение о том, что ценностные установки не могут и не должны подчиняться политическим соображениям. Натан Щаранский мастерски сравнивает события 1970-х годов и последнего десятилетия, с сожалением находя в них слишком много похожего. Он говорит о том, что Советский Союз серьезно зависел от Запада все годы холодной войны, что Советы "играли" со свободным миром, в зависимости от своих потребностей выставляя его в качестве то партнера, то врага. При этом западные политики, в первую очередь те из них, кто выступал сторонником "разрядки", не стремились оказывать жесткое давление на СССР, предпочитая договариваться с его руководством. И только Рональд Рейган проявил в этом вопросе завидную принципиальность, принесшую результаты, на которые мало кто надеялся. То же самое, продолжает автор, в наши дни заметно во взаимоотношениях Соединенных Штатов, да и всего западного мира, с палестинским руководством. На протяжении всего периода, последовавшего за соглашением в Осло, Израиль и США шли на постоянные уступки палестинцам и лично Арафату, который "так же, как в свое время советские коммунистические лидеры относились к Соединенным Штатам, относился к Израилю и как к внешнему источнику ресурсов, и как к врагу, обеспечивающему режиму внутреннюю стабильность". Свидетель и участник процесса, Щаранский рассказывает о вопиющих фактах такого рода, в том числе и о согласии западных держав напрямую переводить 20 процентов всего собиравшегося в палестинской автономии НДС на личные счета г-на Арафата. Вывод предельно четок: "уроки впечатляющего успеха Запада, когда [советская] империя рухнула, не сделав ни единого выстрела и не запустив ни одной ракеты, ныне преданы забвению┘ свободный мир продолжает недооценивать всеобщую мобилизующую силу своих же собственных идей".

Вторым и, пожалуй, важнейшим для осмысления положения в мире и, что особенно важно, в России является тезис автора о принявшем ныне маразматические формы преклонении перед идеей "стабильности". Многие, если не большинство, мировых лидеров занимаются сегодня не чем иным, как "пытаются пренебречь демократией во благо "стабильности". Стабильность, пожалуй, самое важное слово в лексиконе современного дипломата. Во имя нее обнимают автократов, заигрывают с диктаторами, привечают тиранов. Даже в свободном мире число фанатов стабильности во много раз превосходит число сторонников демократии┘ И, даже признавая, что общества страха фундаментально несовместимы с демократическими принципами, они тем не менее продолжают рассматривать их в качестве столпов стабильности и безопасности". Еще более резко критикует автор подход, предполагающий предпочтительность диалога с известным и "вызывающим доверие" лидером разрушению породившей его недемократической системы. Он пишет о том, сколь искренни (но беспочвенны) были надежды Ицхака Рабина на то, что Ясир Арафат, обрети он поддержку Израиля, сможет сдержать террористов из ООП и "Хезболлах", что Джордж Буш надеялся на соглашение в Акабе так же, как и Билл Клинтон - на соглашение в Осло. И вновь вывод прост: никакая личность не может обеспечить благоприятного отношения авторитарного режима к демократическому миру; любая "стабильность" - не более чем самообман недальновидных политиков, не желающих иметь четкой нравственной позиции.

Третьим важным моментом книги является (и здесь мы как бы возвращаемся к началу) проводимое автором противопоставление свободных обществ и обществ страха. Для их определения достаточно, по мнению Щаранского, задать самому себе один простой вопрос: "Может ли человек выйти на центральную площадь и выразить свои взгляды, не опасаясь быть арестованным, посаженным в тюрьму или подвергнуться насилию? Если он может это сделать, то этот человек живет в свободном обществе. Если нет, мы имеем дело с обществом страха". Эти два типа обществ нельзя рассматривать с одинаковых позиций; автор не перестает удивляться, почему даже активисты правозащитных организаций, не говоря уж о политиках, считают возможным судить о них исходя из единого стандарта. Так, например, Организация Объединенных Наций с 1970 г. по настоящее время ни разу не высказала озабоченности положением в области прав человека в Сирии или Китае, но при этом ее Комиссия по правам человека посвятила около трети (!) всех своих резолюций ситуации в Израиле. Щаранский не понимает, почему Израиль критикуют за постройку "стены безопасности", сохраняющей множество жизней, и почему операция в Дженине, в которой соотношение потерь израильских командос и палестинских боевиков было в десятки раз большим, чем, например, в недавней американской операции в Эль-Фаллудже, изображается чуть ли не как акт терроризма. Наконец, автор сомневается в справедливости отнесения того или иного общества к free или fear только на том основании, что в одном проводятся "демократические" выборы, а в другом - нет. Общество, отмечает он, вполне может быть справедливым (just), не будучи свободным (free), но оно не может стать справедливым, оставаясь обществом страха (fear society), и с этим, на наш взгляд, нельзя не согласиться.

Сегодня, как никогда в последние десятилетия, западные политики лишены той "четкой нравственной позиции, [которая] может дать точку опоры, обозначить то русло, по которому наши способности, идеи и энергия направлялись бы на дело созидания более совершенного мира┘ Дефицит четкой нравственной позиции - это трагический фактор, сводящий на нет усилия, направленные на утверждение мира и безопасности во всем мире". Восстановить ее - значит соединить ценности свободы и демократии с целями практической политики, возродить ее ориентированность не на внешний, а на внутренний кодекс поведения тех или иных режимов. Основное внимание, отмечает Натан Щаранский, следует уделять тому, насколько свободна или демократична та или иная страна, ибо только на основе анализа этих факторов можно прийти к верному заключению о том, насколько ее поведение на международной арене будет совпадать с ожиданиями западных политиков.

Разумеется, следствием такого подхода выступает приверженность автора идеям "демократизации", развиваемым прежде всего представителями нынешней американской администрации. Однако между Щаранским и Бушем существует принципиальное различие. Президент США считает, что Америка может принести народам демократию, свергая недемократические режимы. Израильский министр полагает, что Америке следует только выказывать свою приверженность праву каждого народа на свободу и демократию и соответствующим образом строить свою политику, а не военную стратегию. По его мнению, для успеха нужны "три компонента: люди внутри страны, которые жаждут быть свободными; лидеры вне страны, полагающие, что те имеют на это право; и политика, обусловливающая отношение свободного мира к [такой стране] тем, как ее режим относится к собственному народу". Все остальное народы сделают сами. И в этом можно было бы сомневаться, если бы такое мнение не принадлежало человеку, который верит, что "любой народ способен построить свободное общество, что каждое свободное общество выступает гарантом безопасности и мира", и для которого "мир делится не на правых и левых, а на правых и заблуждающихся".