Ольга Балла Ориана Фаллачи. Ярость и гордость / Перевод с итальянского Л.Виноградовой. - М.: Вагриус, 2004. 159 с.
Ориана Фаллачи, итальянская журналистка и писательница, много лет живущая в США, 11 сентября 2001 года оказалась свидетельницей нью-йоркской трагедии и гибели на ее глазах множества людей. После этого, на несколько дней утратив способность спать, есть, работать над жизненно важным для нее романом, она в течение шести дней написала книгу под названием "Ярость и гордость".
Основной ее мотив - ненависть, неотделимая, впрочем, от точно такой же страстной, безусловной любви и отчаянной тревоге за любимое. Мотив, в котором ненависть, любовь и тревога порождают и усиливают друг друга.
Вся ненависть, на которую только способен автор, адресована исламу и всему исламскому миру. Вся любовь, вся жалость, вся благодарность, вся нежность и вся гордость - даже не западному или христианскому миру (в конце концов, существует и христианский Восток; в конце концов, погибавшая под американскими бомбами Югославия тоже Запад). Речь о двух странах, лично любимых, интимно пережитых, страстно прочувствованных: Америке и Италии. Они на страницах книги если и не сливаются в единое целое, то, во всяком случае, постоянно переходят друг в друга. Это два лика одной любви и одной гордости. Посылая проклятия "слепоте, глухоте, конформизму и бесстыдству политкорректного подхода", Фаллачи призывает к одному: к безусловной и беспощадной борьбе с исламом как безусловным и беспощадным врагом западного мира. Поскольку уверена: исламская экспансия, которая и не думает останавливаться, несет миру уничтожение. Она задается вопросом, не является ли целью мусульман "поработить всю нашу планету", но ответ на этот вопрос для нее, кажется, более чем ясен.
Менее всего Ориану Фаллачи можно упрекнуть в трусости и паникерстве: четырнадцатилетней девочкой она с оружием в руках участвовала в итальянском Сопротивлении и уже тогда узнала цену жизни и смерти. Позже она имела все возможности уточнить это знание во Вьетнаме и в регионе Персидского залива, в Венгрии 56-го года и в Мексике 68-го: рискуя жизнью, писала репортажи с мест боевых действий, однажды была не просто тяжело ранена, но по ошибке едва не похоронена вместе с мертвыми. Нет будто бы оснований упрекать ее и в незнании мусульманского мира: она изрядно по нему поездила и "наблюдала мусульман в Иране, Пакистане, Бангладеш, Саудовской Аравии, Кувейте, Ливии, Иордании, Ливане, в Африке и даже в Италии". Вывод из всего пережитого оказался для нее возможен лишь один: "Иметь с ними дело - невозможно. Попытка диалога с ними - немыслима. Проявлять по отношению к ним снисхождение и терпимость - губительно. И тот, кто думает обратное, - дурак".
Реакция противоположной стороны (и не ее одной) на такие призывы, как легко догадаться, оказалась крайне болезненной. В то время как одна часть читателей восхищалась написанным и всячески выражала автору свою поддержку - другая проклинала автора и реально ей угрожала. Лидер Итальянской исламской партии призвал убить журналистку во имя Аллаха. Ультрарадикальная мусульманская группа во Франции возбудила против Фаллачи судебный процесс - который, впрочем, итальянка выиграла.
Только не думайте, что она предлагает, скажем, ковровые бомбардировки исламских стран или, допустим, тотальную их вестернизацию. Стоит только вчитаться, и станет ясно: а ничего она не предлагает! Уже хотя бы поэтому она - не чудовище и не фашистка. А еще потому, что людей как таковых жалеет и им сочувствует.
Сочувствует Зульфикару Али Бхутто, который некогда рассказал ей, как его насильно женили в тринадцать лет: это проклятый ислам, думает она, сломал жизни юному жениху и его несчастной, оставшейся потом на всю жизнь одинокой первой жене. Оплакивает увиденных в документальном фильме мусульманок, которых за неведомую провинность публично расстреливают фундаменталисты в Кабуле. Содрогается от ужаса и сострадания, говоря о публичной же казни двенадцати "нечистых мужчин" в Дакке и о десятилетнем мальчике, забитом ногами насмерть за то, что, безоружный, он бросился на палачей в отчаянной попытке спасти своего брата.
Сочувствие и сострадание решительно покидают Ориану Фаллачи только в одном случае: когда под угрозой оказывается ее (западный) мир и люди этого мира. Вот тут ей никого из этих чужих не жалко, даже если они действительно страдают и гибнут, и арабы в самолетах, врезавшихся в башни-близнецы 11 сентября, и пришлые мусульмане на улицах ее любимой Флоренции для нее становятся явлениями одного и того же порядка. Она призывает к одному: защищаться. Спасать от гибели людей и ценности западного мира. "И если "бедные-несчастные" разрушат хотя бы одно из этих сокровищ, всего лишь одно, клянусь, я сама стану святым воином. Я стану убийцей".
На Западе книга Фаллачи вот уже несколько лет не покидает верхних строчек списка бестселлеров. А родилась она из полузаписей для себя, полуписьма неважно к кому, к кому-нибудь - лишь бы был своим, лишь бы был готов понять и услышать. На страницах книги то и дело прорывается неожиданное, как касание рукой, обращение к читателю прямо, на "ты": "┘знаешь?", "┘видишь?", "┘помнишь?"
Ну что на это личное, уязвленное и уязвляющее обращение можно ответить?! Сказать ли, что любой, чувствующий себя мусульманином или хоть как-то связанный с исламским миром, прочитав эти кровоточащие строки, был бы действительно горько оскорблен? Припомнить ли, что совершенно те же крики отчаяния и гнева могли бы послать - наверняка посылают! - Америке те же иракцы, которые сейчас сотнями и тысячами гибнут на развязанной Америкой, губящей их страну войне, вопреки тому, что никакого ядерного оружия у Хусейна (в существовании которого не сомневается Ориана Фаллачи) так и не нашли? Что точно те же крики раздавались и в Корее, и во Вьетнаме (откуда Фаллачи писала репортажи, сочувствуя американцам), и в Югославии?..
Вспомнить ли, с другой стороны, что для нас самих слово "Чечня" давно уже стало одним из эвфемизмов ужаса и смерти? (А чем оно стало для тех, кто, подобно Ориане Фаллачи, оказался свидетелем или жертвой терактов последних лет?) Что, когда у нас в России шла война с фашистами, она для всех была войной с немцами, и у людей были тысячи оснований ненавидеть и отождествлять со смертью все немецкое как таковое, и это помнилось несколько поколений подряд, и даже сейчас, когда уже все, казалось бы, давно поняли, что немцы не виноваты, что они тоже люди и тоже жертвы, что фашизм и Германия - разные вещи, - когда слышишь, как где-нибудь на нашей земле ставят памятники погибшим в той войне вражеским солдатам (а такие, между прочим, появляются в последние годы, и не только - в пику "русским оккупантам" - в Прибалтике или в Севастополе, который теперь - Украина, но и в Воронежской области, например) - не только не получается этому сочувствовать, а напротив того, становится всерьез темно, душно и страшно?..
Что есть ситуации, в которых угрожаемое, защищаемое СВОЕ представляется безусловно хорошим и правым, а угрожающее, страшное ЧУЖОЕ - безоговорочно дурным и неправым? (Так, безусловно права и хороша для Фаллачи Америка: "необыкновенная" "страна, которой действительно завидуют" - "по причинам, не имеющим ничего общего с ее богатством, ее огромной силой, ее военным превосходством", "потому что Америка - это нация, порожденная потребностью души в Родине┘ и благороднейшей из идей... идеей Свободы, соединенной с идеей Равенства").
Если у вас на глазах избивают вашу мать, долго ли вы будете размышлять над тем, что избивающий - тоже человек со своим сложным, неповторимым душевным миром, а матушка и сама не сахар? Что ответить, что возразить человеку, кричащему в голос от боли при виде того, как гибнет то, что он любит и без чего не мыслит собственной жизни?
Я не знаю.
