Критик при должности

Александр Боровский. Силуэты современных художников. - СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2003, 376 с.

Александр Боровский - человек "при должности". Завотделом новейших течений в Русском музее. И это дает ему весомое преимущество перед прочими разными критиками, печатавшими в последние годы подборки собственных - случайных - статей. Потому что, во-первых, "случайность" тут освящена музейным авторитетом: в книгу по большей части собраны статьи, посвященные выставкам в Мраморном дворце, которые сам автор и устраивал. А Русский музей - национальная сокровищница без кавычек.

Второе счастливое преимущество - в свободе, которую дает положение. Это прежде всего свобода от необходимости навязчиво "ботать по дискурсу", то есть писать на птичьем языке, который тем туманнее, чем менее критик значим. Потому что чем менее критик значим, тем более он зависим от узкого круга заказчиков - тех, на чьи деньги он пьет, и тех, из чьих рук он ест. И тем более должен он скрывать свои мотивации, запутывая их в бессвязном наборе фраз. Боровский, в силу должности, сам кормит художников и потому относится к ним чуть свысока, с остраняющей иронией.

Обаяние книги Боровского в том, что он не скрывает своих мотиваций. Институциональная теория искусства давно уже расставила четкие акценты: художник - это такой человек, которого называет "художником" система искусства, а Боровский - одно из ключевых звеньев этой самой системы в России, и потому, как выражается автор, "скольких аттестовал деятелями актуального искусства - не счесть". И список "деятелей", чьи силуэты обрисованы книгой, никак не грешит объективностью или историзмом. Это - очень личный список людей, симпатичных Боровскому - по самым разным основаниям. Ему интересны немецкий классик Бойс и приятель-эмигрант Бройтман, питерский патриарх Новиков и художник, который подписывается просто "Дима" и о котором - без этой книги - я, например, никогда бы не узнал. Фантомы "научности" отброшены арт-критиком навсегда.

Русский музей - самое прогрессивное музейное учреждение страны. По части современного российского искусства. И выбор критика "при должности" является официальной музейной стратегией. После этой книги выясняется, что общее основание у этой стратегии Боровского только одно: неостановимый поиск "органического художника". То есть интерес автора к художнику обусловлен не столько качеством произведенного им художественного материала, сколько качеством прожитой им жизни. А критик выступает как человек, сопричастный жизни художника.

Боровский - человек скорее дела, чем слова. И о нем лучше говорят его выставки, чем их скелетики в форме статей. Но - при том - пишет он местами очень ярко, сочетая сочность слога с разносторонней эрудицией, а риторику публичной лекции - с точными зарисовками художественного быта. Самое интересное в этой подборке статей то, что автор видит за "дискурсами" - живых людей, а за фасадом "искусства" - неостановимое течение жизни, которое одно и есть предмет его искреннего любования. Сухости академического анализа он противопоставляет свое почти страстное чувство родства с предметом.

Дико симпатичная книга. Причем "дикость" здесь совершенно неотделима от "симпатичности". Боровский воплощает собой идеальный советский тип доброго барина из интеллигентов. Немного скептик, отчасти либерал, слегка оппозиционер, но, в сущности, - тот же обаятельный умница-крепостник со своими ручными мопсами, карманными левретками, батраками из эмэнэсов и дворцом на Миллионной улице. В этом положении можно и даже нужно говорить то, что думаешь о жизни.