Петр Резвых Джей Стивенс. Штурмуя небеса: ЛСД и американская мечта. / Пер. с англ. А.Ведюшкина. - М.: Ультра.Культура, 2003, 560 с.
Если на ближайшую пару дней у вас есть рабочие планы, ни в коем случае не открывайте книгу Джея Стивенса. Потому что вам наверняка захочется послать все остальное подальше и глотать страницу за страницей, пока не доберетесь до самого конца. Следуя за стремительными поворотами мастерски выстроенного повествования, не раз вспоминаешь донельзя избитую фразу о том, что реальность, как правило, оказывается причудливее и фантастичнее самого безоглядного вымысла. Столько разнообразных, порой самых экстравагантных и экзотических персонажей, столько необыкновенных происшествий не найдешь ни в одном романе. Солидные кабинетные ученые, университетские профессора и студенты, философы, писатели и поэты, практикующие психотерапевты, бизнесмены, удачливые авантюристы и деятели художественной богемы, сотрудники ЦРУ, самозваные пророки и гуру, активисты леворадикальных движений, государственные чиновники и просто сотни тысяч рядовых американцев оказываются вовлечены в безумный водоворот событий, в центре которого - открытое в 1943 году обычным сотрудником швейцарской фармацевтической фирмы загадочное и притягательное вещество по имени ЛСД, наркотик, превосходивший по силе воздействия все известные прежде.
Джей Стивенс не предлагает никаких оценок, никаких теорий, никакой морали. Просто рассказывает все по порядку. О том, как горстка ученых-психологов решила, что новые препараты станут ключом к тайнам психики, помогут объяснить причины возникновения душевных болезней и произведут переворот в психиатрии. Как философ и писатель Олдос Хаксли, испытав мескалин и ЛСД на себе, вдохновился идеей изменить ход человеческой эволюции и осуществить переустройство общества, просветив с помощью психоделиков интеллектуальную и политическую элиту. Как университетский профессор Тимоти Лири развернул в Гарварде программу изучения измененных состояний сознания и привлек к ней сотни коллег, студентов и аспирантов. Как из гарвардской программы возникло психоделическое движение, отстаивавшее право на эксперименты с собственным сознанием как "пятую гражданскую свободу". Как лидеры движения покинули университет и как ЛСД благодаря этому перекочевал из научных лабораторий в квазирелигиозные коммуны и на богемные вечеринки. Как поэт-битник Аллен Гинсберг и молодой литератор Кен Кизи превратили психоделики в знамя контркультуры. Как это знамя подхватили хиппи. Как государство развернуло против ЛСД запретительную кампанию. И так далее и так далее - всего не перескажешь. Десятки действующих лиц, сотни эпизодов - все тщательно воссоздано по документам и свидетельствам участников.
История, рассказанная Стивенсом, ставит читателя лицом к лицу с очень серьезными проблемами. Даже если не считать открытие ЛСД главным событием ХХ века, нельзя не признать, что в биографии этого препарата сходятся многие ключевые линии новейшей истории. ЛСД стал пробным камнем практически для всех главных идей, определивших облик современной культуры. Научная революция и новое религиозное сознание, технократический энтузиазм и его критика, поиск инструментов контроля над психикой и способов сопротивления этому контролю, дерзкие проекты создания сверхчеловека и социалистические утопии, тоталитаризм и идеология потребления, политический экстремизм и контркультура - все это так или иначе отразилось в психоделическом зеркале. Здесь есть над чем поразмыслить. Но вот что особенно важно: именно в свете истории ЛСД как нельзя более наглядно явлено неразрешимое противоречие, с которым мы сталкиваемся всякий раз, перешагивая новый рубеж познания. Сам факт существования ЛСД и подобных веществ порождает тысячи вопросов - философских, научных, этических, религиозных, политических, правовых┘ Но с какой меркой к ним ни подходи, общество при решении любого из них неизбежно окажется перед одной и той же абсурдной дилеммой. Оно обречено выбирать между запретом, который кто-то все равно будет обходить, и разрешением, которым кто-то непременно будет злоупотреблять. Между опасностью монополии и опасностью профанации. Между властью и массой. То есть выбирать всегда приходится из двух зол, причем никогда не известно, которое их них - меньшее.
