Лариса Тананаева. Между Андами и Европой. Шесть очерков об искусстве вице-королевства Перу. - СПб.: Дмитрий Буланин, 2003, 308 с.
В последние годы, когда сказать, что книга хорошая или плохая, скорее похоже на каприз, нежели на обоснованную оценку, ощутим дефицит текстов, не замешанных на обыгрывании "авторского отношения" взамен описания самого "предмета" исследования. Разумеется, этот дефицит иллюзорен. Но так или иначе, он сказался и в судьбе добротно изданной монографии известного историка западного искусства советской генерации Ларисы Тананаевой. Удаленное во времени и пространстве колониальное искусство так называемых Андских стран (Перу, Колумбия, Боливия, Эквадор и часть Чили), включенных в вице-королевство Перу в результате конкисты, оказалось невостребованным в конце ХХ века. Рукопись, утвержденная на ученом совете Российского Государственного института искусствознания в 1987 году, ждала своего издательского часа более 10 лет.
Расценив сам факт публикации как добрый знак, читатель погружается в мир неизбежных, а потому дорогих сердцу всякого искусствоведа описаний типа: "Поверхность рельефа, его фактура то мелко рябит, то ложится широкими полированными плоскостями; структура же тяготеет к трехчастности. Все вместе производит впечатление царственной пышности и иератического спокойствия". Непривычному глазу этот язык по началу может показаться китайской грамотой, однако разворачивающаяся перед внутренним взором картина не может не заинтриговать даже неискушенного читателя.
Степень уничтожения древней культуры, достигшей полного расцвета к моменту появления на континенте испанцев, не просто поражает. Она замыкает уста, сковывает сознание: "Еще в годы республики 5 тысяч золотых бабочек весом в миллиграмм, способных порхать в воздухе неотличимо от живых, переплавили в удобные для транспортировки слитки". На этом фоне даже факт вхождения колоний в европейскую культуру кажется несущественным. Все оказывается проще простого: гуманизм, дышавший в спину конкистадорам и гревший сердца миссионерам, не устоял перед обыкновенной алчностью. Однако последовавший вслед за тем экспорт европейских художественных форм, столь же неизбежный, как и экспорт идеологии, проходил на удивление легко.
Шесть очерков, составивших монографию, как раз и знакомят с этапами взаимодействия привозной и местных традиций. Начинается книга небольшим разделом о доколумбовом искусстве. Затем Тананаева пускается распутывать хитросплетения европейских сюжетов и традиционных латиноамериканских художественных форм. Наконец, последний очерк под эффектным названием "Боливийские "триумфы" и их европейские истоки" повествует о латиноамериканском триумфе европейской культуры: о том, как архаичная европейская традиция религиозных процессий на территории Верхнего Перу развилась в основную мифологему латиноамериканской культуры - движение к Раю, карнавал.
Пожалуй, самый пикантный сюжет монографии - заключительный. Он сводится к череде законных вопросов. Каков результат вынужденного взаимодействия культур? Возник ли синтез? Или до сих пор потомки индейцев и конкистадоров идут параллельными путями, счастливо заблуждаясь относительно знаков того языка, на котором их предки научились объясняться друг с другом? Тананаева приходит к компромиссному выводу: "колониальное искусство... было частью... молодой христианской культуры, расцветшей на почве двойственного религиозного сознания своих мастеров и их зрителей, но все больше проникавшегося не просто "вестернизацией", но и собственно христианским сознанием". То же самое, очевидно, имел в виду и современный индеец-перуанец из "глубинки", который на вопрос, кого он почитает за Бога, ответил: "Бог, создатель всего сущего... имел двух сыновей: Инку и Иисуса Христа".