Наталия Оосминская Майя Туровская. Бинокль. Заметки о России для немецкого читателя. Заметки о Берлине для российского читателя. - М.: Новое литературное обозрение, 2003, 376 с. Михаил Рыклин. Время диагноза. - М.: Логос, 2003, 328 с.
Все-таки удивительно, что эти книги вышли вот так одна за другой, почти одновременно. Была бы между ними дистанция в год или два, это было бы частным событием интеллектуальной стратегии отдельных московских издательств. Теперь же, когда они вышли, не сговариваясь, залпом, две - уже статистика, уже симптоматика. Предварительный диагноз: русская интеллигенция возвращается на круги своя.
От употребленного слова "интеллигенция" иных передернет: сейчас привычнее говорить "интеллектуал". Да и наши герои, киновед и культуролог Майя Туровская и философ Михаил Рыклин скорее должны считать себя, на западный манер, именно "интеллектуалами". Особенно Михаил Рыклин. Он сам не устает повторять, что находится в неоплатном долгу перед кругом французской леворадикальной мысли 60-80-х гг. В Европе Рыклин чувствует себя если не как дома, то зато в большей безопасности, чем в России: "Якорем спасения стало для меня то, что на тот момент (август 1998 года. - С.А.) моя речь уже функционировала в более широком европейском контексте".
Именно в этом и заключается, на мой взгляд, самое существенное различие этих книг. При интригующем и разочаровывающем сходстве обоих сюжетов (и ту и другую книгу на две трети составили эссе, писанные в последние десять с небольшим лет по заказу немецких газет), Туровская и Рыклин выбирают совершенно разные амплуа. Рыклин видит себя скорее аналитиком, отстраненным мыслителем. Несмотря на неотступное "мы", "наше", он склонен преподносить себя как внутреннего эмигранта, чужого среди своих. Он не на стороне русских и не на стороне европейцев. Он - на стороне бессознательного: "В центре моего интереса стоит переосмысленное применительно к постсоветским реалиям понятие психоза┘ В посткоммунистической России психотическая речь странным образом коммуницируется и даже обеспечивает высокий уровень социальной адаптации. К тому же она так распространена, что не дает здравому смыслу сформировать отличную от себя реальность".
Туровская, наоборот, скорее своя среди чужих. Ее речь простодушно наследует совковому заискиванию перед буржуазным комфортом: "Я не доверяю рассказам соотечественника, впервые посетившего Европу, когда он уверяет, что больше всего его поразил Британский музей, Нотр-Дам или супермаркет. Больше всего его поразило скромное очарование буржуазного сортира: в гостинице, в супермаркете, да в том же Британском музее". Логично поэтому, что заметки о России для немецкого читателя дополнились (как уверяет автор, совершенно спонтанно) заметками о Берлине для российского читателя. В этом издании они даже не разведены в отдельные разделы, а так и стелются параллельными стежками-дорожками.
Впрочем, это все соображения "для нас". Книги же написаны "для них". Через такие вот очки (линзы, светофильтры, бинокли, микроскопы, фотоувеличители┘ - ассоциации можно развить по собственному желанию) Запад смотрел на нашу родную страну последние десять лет. Темы иногда совпадают до буквализма: бандитские сериалы, криминальное чтиво, ежедневная пресса, ТВ-новости, новая русская литература. Различия проистекают из образа жизни авторов. Туровская часто отступает в обжитое пространство советского и постсоветского кино и театра. Рыклин как философ более разносторонен. Его картография включает и художественный салон, и перформанс, и обычную улицу, и ночной клуб, куда захаживает Жириновский. Он много и интересно (как психоаналитик) пишет о политике ельцинской и постъельцинской поры. В Рыклине - больше неожиданных поворотов. В Туровской - больше стиля.
И то и другое, разумеется, стилизации. Одно - под французскую школу семиологически-психоаналитической критики. Другое - под Теофиля Готье, де Кюстина, Вайля и Гениса, вместе взятых. Разумеется, и то и другое - добротный товар на экспорт, хозяйской рукой сданный в секонд-хенд. Что, впрочем, куда симпатичнее "собачьего лица нового русского человека", представленного Западу акционистом Олегом Куликом. Этот последний, кстати, вернувшись из заграничного турне, перестал вести собачью жизнь и завел себе настоящего английского дога. Так по крайней мере сообщает тот же Рыклин. Правда, уже не в письмах "для них", а в разделе текстов для внутреннего пользования. О том, что русские вовсе не с песьими мордами, а просто перед западной публикой в такую игру играют, об этом западному читателю знать совсем не обязательно.
