Микеланджело и две его лошади

Виктор Головин. Мир художника раннего итальянского Возрождения. - М.: Новое литературное обозрение, 2003, 288 с. (Очерки визуальности).

Как взрастает и крепнет гений? Должен ли он искусства ради быть голодным и неприкаянным (как, например, Ван Гог) или нежиться в славе и достатке (как Тициан)? Должен ли соблюдать житейские нормы или его удел - юродство и над-мирность? В том, что на каждую дилемму можно найти массу исторических примеров "за" и "против" - еще один парадокс гениальности. Вопрошающие ходят по кругу, и всякий раз, пытаясь схватить гения за руку (вот, брат, мы открыли твое величие!), ловят загнанного и жалкого человека. Если не сказать больше - ординарного человека. По этой причине серьезные историки вообще отказываются говорить о какой бы то ни было гениальности. И скорее всего правильно делают.

Казалось бы, к книжке Виктора Головина все эти культурологические абстракции (насчет ликов гения) не имеют никакого отношения. Автор занят вполне конкретными вещами: он изучает мир художника Раннего Возрождения, точнее, "микромир" вокруг итальянского художника XV века. Речь идет об общественном статусе живописца или скульптора, о ценах на произведения и доходах мастеров, о круге заказчиков и покровителей, об отлаженной системе мастерских и контрактов. Короче, о давно и прочно зарекомендовавшей себя на Западе социальной истории искусства (круг проблем, изучаемых этим разделом искусствоведения, очень четко обрисован во введении к монографии). Правду сказать, Виктор Петрович не отказывает себе затронуть такую тонкую материю, как "самосознание художника", но, бродя в потемках чужой души, держится практичных и жизненно конкретных "Записок" живописца Нери ди Биччи (художник завершил свои "Ricordanze" - смесь домашней хроники и кассовой книги - в 1475 году). Исследование Головина - редкая для нашего искусствознания книга о Возрождении без умильных вздохов перед головками Богоматери и житием их создателей.

Самой захватывающей (и центральной) частью книжки, без сомнения, является та глава, где автор выводит на сцену цифры: цены на произведения, заработки, приработки и доходы тех, кто создавал вечные туристические ценности. Виктор Головин свидетельствует, что ренессансные художники зарабатывали очень средне - 100-120 флоринов за скульптуру, 40 флоринов за алтарный образ (и это с учетом всех расходных материалов). На одно серьезное произведение уходило два года. В то же самое время обычный дом стоил 100-200 флоринов, хорошая верховая лошадь - 70-85 флоринов, а "продуктовая корзина" на год для семьи из четырех человек - 30 флоринов. "Таким образом, - восклицает историк, - скульптурная группа "Пьета" Микеланджело и "Мадонна делла Мизерикордиа", шедевры мирового искусства, достались заказчикам за суммы, примерно соответствующие стоимости двух лошадей". Правда, если немного успокоиться и приравнять лошадей XV века к сегодняшним "Мерседесам" (а такая аналогия уместна: скаковая лошадь - удовольствие дорогое), - получится не такой уж и плохой доход.

Именно этих сопоставлений с сегодняшним днем как воздуха не хватает всей главе. Она пестрит флоринами, дукатами и лирами, но так и не дает понять, насколько цены на арт-рынке Возрождения сопоставимы с ценами хотя бы ХХ века (насчет того, что с веками любая картина дорожает, - ясно само по себе). Порой проскакивают житейские наблюдения, как, например, о численном составе мастеров во Флоренции: "Когда скульпторов, резчиков и ювелиров почти в три раза больше, нежели мясников, это говорит о многом", - но они крайне редки. В принципе такую претензию можно высказать ко всей книге, по стилю и манере изложения напоминающей средней руки диссертацию (с оглядкой на всех оппонентов).

Эпоха Раннего Возрождения (Кватроченто) с ее штатом бытописателей и историков диктует жесткие правила. И в этом смысле Виктор Головин - честный адепт ее "переходности" и исключительности. Он не устает напоминать, что XV век - это перерождение ремесленников в свободных творцов, это появление разных типов заказчиков и таких же неоднородных мастеров. Оттого, по убеждению автора, нельзя вывести "среднестатистического" художника. Возникает законный вопрос: зачем тогда стоило огород городить? Заявившему в заглавии "мир ренессансного художника" приходится скакать на двух микеланджеловских лошадях: с одной стороны, Пегас гениальности (мир такого творца Ренессанса в свое время был великолепно выведен в книге Ирины Даниловой, посвященной Брунеллески), с другой - заурядная рабочая кобыла (на которую, кажется, сел наш автор). Эта кобылка постоянно спотыкается на гениальности титанов Возрождения. Тут-то и начинаешь верить авторитетным историкам - гении только мешают серьезному делу и портят беспристрастное научное исследование.