Андрей Буровский. Петербург как географический феномен. - СПб.: Алетейя, 2003, 288 с.
Трехсотлетие Санкт-Петербурга отпраздновали в этом году широко, с размахом - концерты, праздничные акции, выступления видных политиков, театральные представления... Столь знаменательное событие не прошло мимо и книгоиздательского дела. В свет вышло огромное количество фолиантов, посвященных "Петра творенью". Один из них - сочинение А.М. Буровского.
Автор явно спешил с созданием и выпуском в свет своего труда. Об этом говорит огромное количество опечаток, стилистических погрешностей, доходящих иногда просто до абсурда.
Сказать, в чем особенность и новизна этой книги, сложно. В общем, в ней все про ту же неповторимую и загадочную атмосферу Петербурга, о которой до сих пор пишут десятиклассники в сочинениях про Петербург Некрасова и Достоевского. Для красоты Буровский вводит понятие "городского урочища". В тексте приводится большое количество легенд, слухов про ходящего ночью по городу Петра I, забивающего дубинкой прохожих, про призрак Николая I на Дворцовой набережной и Павла I в Инженерном замке. Автор настолько искренен с читателем, что приводит в качестве примера даже случай из собственной жизни.
В аннотации заявлено, что книга "доступна для любого человека". На наш взгляд, это не снимает с него ответственности за качество материала. Но, судя по всему, автор считает, что для "любого человека" и так сойдет.
Например, В.Ф. Ходасевич у него становится Ф.В. Ходасевичем, Анна Иоанновна - Анной Ивановной (может быть, так ближе к народу?). Об опечатках уже было сказано. Приведем самую яркую из них: "Если мы о неоднородности - кем приходятся друг другу крещеный еврей, родом из Орши, и татарин, окончивший в Казани русскую гимназию? А ведь и тот и другой назовут себя русскими и без особенных проблем поселятся в Петербурге. Они даже смогут стать соседями, и (чем черт не шутит?) подружиться (а дочка татарина выйдет замуж за дочку еврея, и они обвенчаются в храме Спаса на Крови). А ведь таких историй очень много". Если бы речь шла о настоящем времени, то никто бы и внимания не обратил, хотя до венчания точно дело бы не дошло - все-таки браки такого рода запрещены Церковью. Но автор говорит о XIX веке. Но это еще ладно, понятно, что скорее всего опечатка.
Самым бросающимся в глаза недостатком книги является стиль. Автор очень старается быть понятным всем-всем. Об этом говорит ряд самых что ни на есть банальностей вроде "города изображают порой точками на карте - особенно если карта крупного масштаба. Но ведь это вовсе не точки" или "Петербург изменяет всякого, кто прикоснулся к нему" (Буровский точно прикоснулся и изменился до неузнаваемости!), "Город лежит себе с улыбкой сфинкса, даже немного гордится своей необычайностью, непостижимостью... Но ведь и сам себя он тоже постигнуть не может" (а Буровский - может), "В Петербурге живут петербуржцы" (и любой из них - человек). Таких пустых фраз превеликое множество. Трудно поверить, что эту книгу написал доктор философских наук.
Как вам, например, такое: "Эту мысль очень любил и совал куда надо и куда не надо Николай Бердяев", "И уж тем более не изменилась набережная, на парапет которой Александр Сергеевич, если верить его собственному рисунку, в свое время опирался попой", "На все русские княжества чугунной задницей уселась Московия" и т.п. А вот уже совершенный Салтыков-Щедрин: "Есть все же в городе не только ультрапатогенные, но и геоселюберогенные области. Причем геоселюберогенные даже преобладают по площади". Рассказывает нам Буровский и о "селитебных ландшафтах" и "Лапландско-Нильском линеаменте".
Неповторимым языковым ароматом веет от неологизмов вроде - "жутики про общение человека с дьяволом", "нажитки петровского времени", "последствия петровского перевертыша", "толсто намекать" и т.д. И действительно, стилистическое сочетание "жутиков", "чугунной задницы", "селитебных ландшафтов" делают книгу поистине незабываемой!
Очаровательны даже названия глав: "Особенности загробной жизни Петра", "Худородные привидения", "Среди мифов, как среди рифов", "Время везде течет по-разному!" Отдельное спасибо автору за заботливое деление глав на части с такими заголовками, как "Начало", "Продолжение", "Завершение". Логика железная. На будущее для произвольной программы можно порекомендовать Буровскому такие необходимые композиционные элементы, как "Приложение I", "Приложение II", экскурсы там всякие и комментарии...
Такая вот феноменальность юбилея. И трансфеноменальность книги, сгинувшей в петербургских болотах.