Петр Резвых Арсений Гулыга, Искра Андреева. Шопенгауэр. - М.: Молодая Гвардия, 2003, 367 с.
В своем возвращении к читателю Арсений Гулыга в чем-то повторяет судьбу его любимых героев - немецких философов девятнадцатого века. Их творчество тоже постепенно открывалось потомкам во всей полноте лишь по мере публикации обширных архивов. Впрочем, появление новой книги покойного Арсения Владимировича нельзя назвать совсем уж неожиданным. Для читателя, знакомого с кругом его научных интересов, предположение, что где-то в бумагах знаменитого германиста непременно должны быть материалы к книге о Шопенгауэре, напрашивалось само собой. Автор популярных биографий Гердера, Канта, Шеллинга и Гегеля никак не мог обойти вниманием этого пасынка немецкой классики. Создатель "Эстетики в свете аксиологии" не мог не высказаться о мыслителе, оказавшем такое колоссальное влияние на художественные и нравственные искания последних полутора столетий.
Шопенгауэр, надо сказать, весьма благодатный материал для биографа. Его сочинения прямо-таки провоцируют на поиск автобиографических мотивов - настолько рельефно запечатлен в них психологический портрет автора. Конечно, найти связь между отвлеченными идеями и обстоятельствами жизни совсем не просто. Не потому ли фигура создателя "Мира как воли и представления" обросла множеством анекдотов на тему о несовпадении образа мысли философа и его образа жизни? Скрытность Шопенгауэра во всем, что касалось деталей его частной жизни, еще больше осложняет дело. Тут биографу обо многом приходится догадываться. Но, несмотря на множество неясностей в деталях, в пестрой смене эпизодов его биографии ясно проступает логика судьбы.
Судьба Шопенгауэра и впрямь поразительна. Его главная книга, настоящий манифест философского пессимизма, была написана в 1818 году, в эпоху исторического энтузиазма. Только невероятная самоуверенность позволила тридцатилетнему философу демонстративно противопоставить себя духу времени и упорно твердить свое, невзирая на непонимание современников. Но именно благодаря этому непробиваемому упрямству он сумел состояться как мыслитель. Потребовалось долгих сорок лет, чтобы проповедь самозваного пророка обрела слушателей, а затем и немногочисленных адептов, почитавших его едва ли не за святого. Зато к концу века его трактат, который книгопродавцы прежде пачками отправляли в макулатуру, стал самой читаемой философской книгой в мире.
Был ли Шопенгауэр и в самом деле пророком, опередившим свое время? Было ли его терпение следствием какой-то особой прозорливости? Даже если и так, секрет притягательности его учения не в этом. Секрет - в физиогномической неповторимости. Шопенгауэра ни с кем не спутаешь. Он интересен вне зависимости от того, готовы ли вы с ним согласиться. Его мысли - это как бы различные выражения одного и того же лица. В них виден характер.
Сам Шопенгауэр любил повторять, что характер человека не развивается, а только постепенно раскрывается в поступках. Едва ли чья-то жизнь могла бы проиллюстрировать эту мысль нагляднее, чем его собственная. В книге Гулыги и Андреевой ярко высвечен коренной парадокс личности Шопенгауэра, выразившийся и в его учении - удивительное сочетание возвышенной поэзии и самой низменной прозы. Эта двойственность сопровождает философа всю жизнь, от юности до глубокой старости. Сентиментальная чувствительность соседствует в его натуре с удивительным жестокосердием в отношении родных. Необычайное высокомерие - с неизбывной потребностью в общении. Горделивый аристократический стоицизм - с непреодолимой зависимостью от бытовых мелочей и заботой о сохранении капиталов. Презрение к людям - с почти детским тщеславием. То же и в его философии, где глубокомысленная метафизика легко уживается с самым плоским позитивизмом, проповедь сострадания - с нетерпимой бранью в адрес недалеких современников, утонченный эстетизм - с откровенной безвкусицей, а критический настрой - с многочисленными предубеждениями и предрассудками.
Авторы пишут обо всех странностях своего героя с мудрым спокойствием, без морализаторских сентенций. Защищают его от несправедливых обвинений. Оправдывают простительные слабости. И при этом не забывают постоянно напоминать читателю, что главным в жизни Шопенгауэра все-таки остаются не препирательства с банкирами и не склоки с родственниками. Главными остаются вопросы, мучившие его и заставлявшие вновь и вновь размышлять над тайной мира: кто мы? Откуда мы? Куда мы идем?
