Валентина Мордерер Корней Чуковский. Собрание сочинений в пятнадцати томах. Т. VI: Литературная критика (1901-1907): От Чехова до наших дней, Леонид Андреев большой и маленький; Несобранные статьи (1901-1907) / Предисл. и коммент. Е.Ивановой. - М.: ТЕРРА-Книжный клуб, 2002, 624 с.
Наизусть знаменитый гамлетовский монолог "Быть или не быть" помнит едва ли один человек из тысячи, "Мойдодыра" - все. Отсюда вопрос: что важнее? Это в Англии Шекспир человек тысячелетия, а у нас Мойдодыр. Чуковского мы все любим и знаем, но... не уважаем. То ли дело Пушкин или Достоевский - великая литература. Меж тем Корней Иванович - несомненный гений, и не какой-то там детской литературы, а самой что ни на есть высокой классики. Детская литература - фундаментальный эпический текст национальной культуры. И нет такого русского, который не прошел бы через инициацию детской литературой в лице Чуковского и Маршака.
Его почти семидесятилетняя литературная жизнь, в точности соразмерная столетию со всеми его сокрушительными катаклизмами - революциями, войнами, террором, позволила ему не только выжить, но и сполна реализовать свой редкий дар - исполниться. Чуковский - загадка. Многостаночник и полифонист, кто он? Критик, публицист, литературовед. Журналист-сатирик. Прозаик. Лектор-гастролер. Переводчик англо-американской литературы. Летописец Серебряного века. И, конечно, детский поэт-сказочник. И во всей многоликости - несомненный новатор. Его книга "От двух до пяти", при жизни автора выдержавшая 20 (!) изданий, - новое слово в изучении детского языка и детской психологии. Был ли он "зачинателем Барклаем" или "совершителем Кутузовым", - все равно, его роль основоположника новой поэзии для детей очевидна. За свой мафусаилов век Чуковский почти не изменился, и его жанровое многообразие лишь подтверждает целостность его писательской личности. Голос один, неспроста он так любил слово "синтез". Из детской литературы как явления второго сорта, до серьезных литературных задач не дотягивающего, Чуковский сотворил первосортное чудо. Его сказки - перевод на детский (но совсем не противопоставленный взрослому!) язык великих традиций русской поэзии от Пушкина до Хлебникова и Маяковского. Он, если можно так сказать, кодирует малой литературой большую.
Чуковский начинал как критик и, слава богу, никогда не кончился. Слог его свободен, краток, остер. Он и здесь не на шутку поэт: критика для него - род аналитического безумия, два сумасшествия, настроенных на одну волну: "Каждый писатель для меня вроде как сумасшедший. Особый пункт помешательства есть у каждого писателя, и задача критики в том, чтобы отыскать этот пункт. Нужно выследить в каждом то заветное и главное, что составляет самую сердцевину его души". Отсюда другая важнейшая функция критицизма - его детективность и неизживаемая интрига. Критик - "хороший Пинкертон". Именно эта тронутость дознающего взгляда помогает Чуковскому видеть в "Мелком бесе" Федора Сологуба не бытовой роман, а метафизический текст о пошлости жизни как таковой: "Мы и не знали, нам и в голову не приходило, что пошлость может быть так безгрешна, так титанична, так вдохновенна, <...> только Сологуб показал нам ее в микеланджеловских размерах".
И если Сологуб стыдил жизнь смертью, Чуковский - детским смехом, "возвышенной ребячливостью", как сказал бы Гюго. Поэт корней, он был и остается Ухти-Тухти, главной лесной прачкой детской песенки, старателем, промывающим золото из черных дыр литературной породы.
\
