Все, что было не со мной, помню

Сравнительные культурно-исторические исследования немного напоминают алхимический эксперимент: сливаем в одну реторту много разных ингредиентов, нагреваем, охлаждаем, внимательно наблюдаем за метаморфозами раствора, фильтруем осадок и пытаемся выяснить, что же получилось. Не философский ли камень? И результат аналогичный: философского камня, как правило, не получается, а получается что-то совсем другое, но тоже весьма полезное.

Особенно интересен этот эксперимент, если ингредиентами смеси оказываются не исследования, а сами исследователи. То есть если результатом сравнения культурных установок оказывается не просто масса текстов, а нечто большее. Именно таков был, видимо, замысел Форума российских и немецких культурологов, материалы которого составили книгу. Собственно, "форум", пожалуй, все-таки слишком громкое слово для научной конференции, в которой с немецкой стороны приняли участие главным образом сотрудники небольшого Института русской и советской культуры Рурского университета в Бохуме. Но даже при столь ограниченной выборке явственно виден эффект отстранения, отличающий книгу от десятков благонамеренно скучных сборников подобного рода.

Все авторы статей родились между 1960 и 1975 годом, то есть принадлежат к поколению, для которого крушение советской системы совпало с юностью. Одни наблюдали его изнутри и отчасти испытали все прелести переходного периода на своей шкуре, другие следили за ним извне, из благополучного германского далека. Отсюда и различие в исследовательской мотивации. Для наших соотечественников обращение к советской культуре неразрывно связано со смутными воспоминаниями раннего детства. Иногда это прямо-таки платоновский анамнесис, попытка припомнить то, что было еще до рождения. Например, при чтении статей Джамили Мамедовой о книге "Родная речь" или Татьяны Дашковой о советских женских журналах невозможно отделаться от ощущения, что родились они при сосредоточенном разглядывании тех изданий, которые автор еще ребенком обнаружил где-нибудь на даче или на чердаке. Иногда это прямое включение в исследовательский контекст недавних собственных увлечений, как в статье Ольги Аксютиной об отечественных панках. Иногда - не лишенная иронии саморефлексия, как в статьях на вечнозеленую тему "интеллигенция". Но так или иначе это всегда опыт видения себя в координатах истории.

Для немецкого же слависта тоталитарная культура советского образца - феномен, значимый не столько экзистенциально, сколько эстетически. Поэтому и пафос у них совсем другой. Советские реалии выполняют здесь функцию экзотического материала, на котором опробуются всевозможные стратегии критического анализа, от построений классиков Франкфуртской школы до постструктурализма. Авторы из Бохума (за исключением Мартина Люкке, размышляющего об опыте становления и развития джаза в нацистской Германии и Советском Союзе, и Наталии Маргулис, сопоставившей отражение "испанского конфликта" в немецкой и советской литературе) пишут не "про нас", а "про них". А то и просто про "субъекта", у которого есть "имманентный и трансцендентный модусы восприятия" - в таких терминах Михаэль Йон описывает массовые советские праздники 20-х годов. Умеренно-бунтарский настрой западного левого интеллектуала легко уживается с кабинетной академической добросовестностью и теоретической изощренностью. Дистанция между исследователем и предметом оказывается не результатом самопреодоления, а заранее оговоренными правилами игры. Немецкие слависты напоминают зрителей, которые купили билеты в первый ряд и теперь охотно делятся друг с другом тонкими соображениями по ходу действия.

Словом, результат получился куда более красноречивый, чем можно ожидать от подобного предприятия. Потому что различие в отношении культуры к власти "у нас" и "у них" нигде не проступает так явно, как в этом несходстве исследовательских установок.

К сожалению, не обошлось без переводческих несуразностей. Комичны транслитерации собственных имен: Жак Лакан превратился в Лакона (хорошо что не в Лаокоона!), Макс Хоркхаймер - в Горкгеймера. Цитата из Ролана Барта приведена в неуклюжем переводе с немецкого, в то время как ничего не стоило заглянуть в русский сборник его работ по семиотике.