- По какому принципу вы приглашали участников конференции?
- Прежде всего хотелось, чтобы были представлены основные цивилизации, которые внесли свой вклад в мировую философию: Запад в лице Америки и Европы, чтобы были Китай, Индия, мусульманский мир. С другой стороны, организация конференции была осложнена недостаточным бюджетом. Поэтому пришлось пойти по такому пути: я просто пригласила тех, кого я знаю. И они откликнулись. Я имею в виду главного редактора журнала "Philosophy East & West" Роджера Эймса, Ричарда Рорти, Фреда Даллмара, Мишеля Юлена. К сожалению, арабы, к которым я обращалась, не откликнулись.
- Почему была выбрана тема "Моральная философия"?
- Мы вообще-то много спорили. Но потом мы все сошлись на том, что в основном нас интересует проблема этики и морали. Кстати говоря, о глобальной этике мы тогда совсем не думали. Меня интересовало сравнение систем моральных ценностей. Потом уже ясно стало, что для некоторых это стоит в контексте проблем глобальной этики. И как мы увидели, в отношении глобальной этики есть две явно выраженные точки зрения. Одна отстаивает существование неких моральных абсолютов. Другая, прямо противоположенная: ее, конечно, представляет Рорти, у которого этика ситуационная. И третья точка зрения, в какой-то степени антиуниверсалистская, - это позиция восточников. Хотя с последними сложно. Некоторые из них признают универсалии в своих собственных культурах, но не признают их для всего человечества в целом.
- На ваш взгляд, компаративистика относится к истории философии или же это самостоятельное философское течение?
- Пока что в компаративистике нет каких-то общих принципов. Но важно вот что: сравнительной философией могут заниматься только те, кто хорошо разбирается в истории философии, обладает лингвистическими, культурологическими и религиоведческими знаниями. А дальше уже идут споры о том, можно ли вообще что-то сравнивать. Потому что сравнение требует онтологических оснований. Этими онтологическими основаниями является наличие общности и различия. И вот есть среди нас люди, которые считают, что ничего общего нет и нечего вообще сравнивать. Такова, например, точка зрения Макинтайра. На конференции 1989 года он говорил о несравнимости китайской философии и Аристотеля. Потому что это все абсолютно различно. А с другой стороны, есть философы, которые считают, что человек как биологический тип един. И вот мне кажется, что тот факт, что человек живет в обществе, приводит к тому, что у всех есть нечто общее.
- Не получается ли так, что сравнительная философия под маркой сравнения осуществляет экспансию европейских ценностей?
- Так было особенно в начале.
- А сейчас?
- Произошла очень большая эволюция. Когда стала развиваться компаративистика, то вначале было желание синтезировать. Но, как мне кажется, тогда пытались синтезировать путем поиска в восточных философиях того, что могло бы быть схоже с философией западной. Все остальное их не интересовало. Это был своего рода неоколониализм. А вот сейчас признается полифоничность, признается, что разнообразие имеет право на существование.
- Можно ли сказать, что во время этих сессий подспудно вызревают новые ценности?
- Да, конечно. Я думаю, что глобализм, конечно, развивается. Человечество идет в этом направлении. Но в то же время в ответ глобализму усиливается тенденция к самоидентификации. И вот напряженность между этими двумя тенденциями будет существовать. Но, с другой стороны, я думаю, что если и есть будущее у человечества, если есть надежда на то, что человечество избежит конфликта цивилизаций, то эта надежда может осуществиться только через посредство диалога. Причем для компаративистов характерно, что даже для решения чисто западных проблем люди обращаются к опыту Востока. Например, в области экологии. Или, скажем, в отношении к иррациональному. Но это уже связано с общей философской ситуацией.
- Приглашали ли вы религиозные деятелей?
- Да, их много было. Скажем, был такой Стерн, протестантский священник экуменистического плана. Он часто выступал на этих конференциях. Фактически Карл-Отто Апель говорил о этике христианской, хотя он и не религиозный деятель. Выступали у нас и буддийские монахи. Правда, вот мусульманский мир совершенно тогда отсутствовал. Вообще я первая привлекла к участию мусульман. Но надо сказать, что, к сожалению, именно религиозные деятели не склонны к диалогу. И это характерно практически для всех религий. И меня это очень сильно огорчает. Не только в философском, а в чисто человеческом плане.