Curriculum vitae эзотерического марксиста

Александр Стыкалин. Дьердь Лукач - мыслитель и политик. - М.: Издатель Степаненко, 2001, 348 с.

АЛЬБЕР Камю как-то обмолвился, что историю философии стоило бы написать как историю покаяний. Хотя не бывает невинных философий, но они в отличие от философов не каются. Дьердь Лукач, крупнейший венгерский философ (1885-1971) на протяжении своей долгой жизни каялся и отрекался, из Савла превращался в Павла несколько раз, перечеркивая собственное прошлое и устремляясь буквально в неизвестность. Тем сложнее задача его биографов. Особенно в стране, где он провел без перерыва 12 лет (1933-1945), а с перерывами - и того больше, считая этот период, может быть, самым продуктивным за всю свою интеллектуальную карьеру. Страны этой уже нет, ушел из этого мира и Лукач, хотя "пепел Клааса" стучит в сердце его ценителей и почитателей, которые в нашем отечестве не переводились с момента публикации в "Логосе" его знаменитого эссе "Метафизика трагедии".

Но узнать о Лукаче, о его жизненном, политическом и философском пути они могли только из вторых рук, из несобранных воспоминаний друзей и знакомых Лукача да из книги Бориса Бессонова и Игоря Нарского "Дьердь Лукач" (1989), вышедшей из самого пекла не прекращавшейся в СССР с 20-х гг. борьбы с "ревизионизмом" Лукача, которая приняла в 70-80-е гг. латентные формы недомолвок, умолчаний и запретов. В этом плане рецензируемые издания знаменуют собой принципиальный шаг вперед: Александр Стыкалин написал первую научную биографию Лукача на русском языке, основанную на первоисточниках и глубоком изучении неизвестных материалов отечественных и зарубежных, в том числе венгерских архивов. Пожалуй, в насчитывающей тысячи наименований литературе о Лукаче впервые столь обстоятельно и точно освещен советский период его философской и историко-литературной деятельности, его непростые отношения со сталинским режимом, едва не закончившиеся для него трагически. Лукач был одним из немногих марксистов, которые умели понять и передать философское содержание наследия Маркса на проблемном и концептуальном уровне мировой философии и науки. В этом смысле он был абсолютным марксистским эзотериком. Сильной стороной книги Стыкалина является и объективное, без прикрас и апологетики рассмотрение послевоенного этапа его жизни, проведенного на родине в Венгрии, его участия в борьбе левой интеллигенции Европы со сталинизмом, его поздней умственной продукции, отнюдь не рождавшейся, как бывало прежде, под счастливой звездой.

Однако Стыкалин писал не только жизнеописание гениального венгра, но и своего рода дневник его рискованного философского путешествия. Автору удалось грамотно воспроизвести основные ходы философского мышления Лукача, сделав акцент на его знаменитых работах: "Теория романа", "История и классовое сознание", "Исторический роман", "Молодой Гегель" - и не обойдя при этом и его труды, проникнутые пафосом идеологической критики, вроде "Разрушения разума". Мне представляется, однако, что Стыкалин явно недооценил значение в философском творчестве Лукача ряда тем и сюжетов, которые выступали как точки роста его интеллектуального проекта. Например, в книге не нашло отражения то ключевое место, которая заняла в духовной эволюции Лукача ненаписанная, оставшаяся лишь в набросках книга Лукача "Достоевский", которая чуть не стоила ему дружбы с Максом Вебером. А ведь именно в материалах к этой книге содержится не превзойденная Лукачем впоследствии по своей глубине формулировка "левой" этики как мистической этики революционера, дать которую в систематическом виде он мечтал до последних дней жизни.

Далее Стыкалин ни одним словом не упоминает о некоторых эстетических теориях молодого Лукача, которые произвели огромное впечатление на его современников. Тот же Карл Маннхейм в своей вступительной лекции 1918 г. в будапештской "Свободной школе наук о духе" остановился на разработке Лукачем проблемы "продуктивного непонимания" художественного произведения, на его "попытке показать, как эстетика превращает культуротворчество в неадекватный предмет культуры". Ставшая необычайно влиятельной на Западе философская тенденция "Истории и классового сознания" и других марксистских работ Лукача 1919-1929 гг. остается нераскрытой без помещения ее в глобальный контекст ассимиляции марксизма буржуазным сознанием в начале ХХ века как важнейшей духовной предпосылки последующей трансформации классического капиталистического общества - в позднекапиталистическое или постиндустриальное: марксизм, как это ни парадоксально, стал одним из интеллектуальных рычагов этого эпохального сдвига.