Некто сохраняет инкогнито

Джеффри Бартон Рассел. Сатана. Восприятие зла в ранней христианской традиции. - СПб.: Евразия, 2001, 320 с.

И остался Иаков один.
И боролся Некто с ним до появления зари.
Бытие, гл. 32

УЖ НЕ ЗНАЮ, вмешательством каких сил объясняется этот факт, но вторая книга расселовской шеститомной дьяволиады вышла на удивление быстро. Не успел усидчивый читатель разобраться в причинах падения "сынов Господних", как издатели поспешили развернуть перед его мысленным взором всю страшную картину последствий этого события: мир целиком погрузился во зло. Повествование первого тома оборвалось как раз на самом драматичном моменте. Спаситель пришел в мир и вступил с Дьяволом в решающую схватку. Исход борьбы, разумеется, предрешен: Дьявол безнадежно проигрывает. Но все-таки окончательное поражение Сатаны отложено до второго пришествия. Борьба продолжается. А покуда враг не дремлет, мы тоже должны бодрствовать.

Второй том посвящен первым пяти столетиям христианства. В этот исторический период "концепт зла" не просто видоизменяется - он переживает свой расцвет, свою кульминацию. Дьявол, он же Сатана, что буквально означает "противник", из отвлеченной и, в общем-то, периферийной космической силы превращается в личного врага каждого христианина. Зло становится реальным, актуальным, посюсторонним. Оно не просто рядом, оно в каждом движении тела, в каждом шевелении чувств. Главное, суметь распознать Дьявола, этого "лжеца" и "клеветника". Необходимо знать все приметы, чтобы затем составить его "фоторобот", выследить и дать отпор. Так, Дьявология оказывается в самом средоточии христианского мировоззрения.

Чем более психологически-нравственный оттенок приобретает зло, тем ригористичнее являются его обличители. Особенно строг к повседневной жизни христианина Тертуллиан. Для него всякая уступка мирскому обычаю - пособничество Дьяволу. Римская матрона упражняется в магии - Сатана! Молодой человек любит цирковые зрелища - Сатана! Молодая женщина подводит веки черной краской - Сатана! Еще нетерпимее к миру донатисты: любая слабость перед гонениями расценивалась ими как смертный грех вероотступничества и свидетельство служения Дьяволу. Логика проста: языческие боги суть бесы, которые питаются дымом жертвенных воскурений. Кто приносит жертву языческому демону, укрепляет силы Дьявола и его власть. Анафема вероотступникам!

Когда гонения на христиан отошли в прошлое, методика выведения Дьявола на чистую воду стала еще более изощренной. Наступила эпоха торжества богословия и гонений на еретиков. Теперь уже никакие телесные подвиги не могли спасти уличенных в пособничестве Сатане. Дьявол вездесущ. Он не только тело, он еще и слово. И тогда рождается образ идеального христианина - это святой Антоний, ушедший в пустыню, чтобы один на один противостоять Дьяволу и, наконец, увидеть его во "всей его красе". И в этом весь драматизм раннехристианского мировоззрения. Легенда о том, как святой Антоний вступил в рукопашную с Дьяволом, звучат горьким парафразом на библейский сюжет ночной борьбы Иакова, ведь "Некто", боровшийся с Иаковом, назвался Богом, а современникам Антония сверхъестественная сила всегда являлась в обличии Дьявола. Вот вам одновременно прообраз известной сцены в лютеровском кабинете, когда измученный богослов запустил чернильницей в притаившегося в углу врага всех человеков! Как тут не уяснить, что за пылкой верой всегда следует черная тень щемящего чувства Богооставленности.

Логичный, но малодушный вывод атеистов - а нужен ли вообще такой Бог, который попустительствует злу? Вместо того чтобы дать ход этой кощунственной мысли, отцы Церкви отчаянно разрабатывают утонченную теодицею. Они признают: веруя в Бога, мы убеждаемся и в существовании Дьявола, признавая власть Блага, мы ощущаем силу Зла. Рассел настойчиво подводит читателя к мысли, что даже в такой по определению монистической религии, как христианство, можно обнаружить многие признаки дуализма. Вариации этой диалектики разнообразны - от манихейского и гностического дуализма до учения о двух Градах Блаженного Августина. Но исходная интуиция одна: зло - необходимая часть божественного замысла, будь оно лишь момент добра, злой следователь на службе у доброго Бога, его карающая длань или, напротив, горькое лекарство. Отцы Церкви не оправдывают Бога, они просто стремятся увидеть его лицом к лицу, в каком бы обличии он им ни являлся.