Апология нигилизма

Теодор В. Адорно. Эстетическая теория. - М.: Республика, 2001, 527 с.

ПИСАТЬ о классиках непросто. Трудно писать о классиках. Рецензировать книги, давно вошедшие в золотой фонд философии, - задача неблагодарная. Пересказывать ее содержание не имеет смысла, расшаркиваться перед автором глупо, а пытаться дать аналитический разбор - значит не вписаться в формат газетной рецензии.

Тем не менее писать об Адорно - значит вторгаться в лихо закрученную, почти детективную историю, отзвуки которой так или иначе еще звучат в ушах тяжелой какофонией постмодернистской теории. Место и дата рождения этого дискурсивного олигарха до сих пор вызывают споры. Но среди причастных к его (постмодернизма) рождению Адорно - первый, кто запеленал новорожденного в чистые простыни философской эстетики.

Эстетика была коньком господина профессора, именно она сделала его знаменитым. Апологет Шенберга и новой музыки, Адорно спешил вооружить ее терминологической броней и вручить стяг метафизической преемственности. Причем настолько преуспел в обороне, что вскоре сам перешел в наступление. Став известным музыкальным критиком и теоретиком искусства, Адорно решился штурмовать неприступный бастион европейского разума и, иссушив его продолжительной осадой, разрушить до основания.

Впрочем, и этому желанию можно найти оправдание. Кому из немцев не приходило в голову попросить подвинуться кенигсбергского гуру? Кого из них не мучил комплекс неполноценности рядом с Кантом? Кто из них не пытался повторить его труд? Тщетно: ни минимализм Фихте, ни полупародийный пафос Шопенгауэра, ни педантичная рефлексия Гуссерля не смогли повторить этот нескромный кантианский жест. Жест усмирения разума. И тогда это сделал франкфуртский музыковед.

Надо сказать, что попытка Адорно превзошла все ожидания. Он был первым, кто ткнул его, разум, как щенка в лужицу, в проблему холокоста, заявив, что это естественное порождение европейской рациональности. Не менее естественное, чем наручные часы или автомобиль. Разум становится кровожаден и опасен, как только перестает сталкиваться с проблемой, вопросом, лакуной - ничто. Диалектическая парадоксальность рационализма в том, что разум ценен только в столкновении с неразумным, безумным началом. В нем его истина.

Эта догадка заставила Адорно подвергнуть переоценке метафизическую традицию противопоставления тождественного и иного, ринувшись навстречу иному. Негативному. Другому. Сотворить новую систему - онтологию нигилизма.

По иронии судьбы термин, возникший в XIX веке, растиражированный Тургеневым и пропиаренный Ницше, оформился в философскую школу только благодаря Адорно. До этого нигилизм появлялся лишь как призрак, которого никто не видел, но все боялись.

Адорно эффектным подкатом выбил "бытие" из понятийной сетки европейской метафизики и, оставив его труп на разграбление интеллектуальным мародерам, увлекся своим любимым делом - эстетикой. Именно эстетическая теория была заветной целью великого обличителя. Будучи подкреплен таким основательным фундаментом, его анализ прекрасного просто не мог не впечатлять. Он был великолепен!

Терминологически насыщенная, вкусная, детально разработанная, эстетика Адорно стала первой попыткой осмысления чудовищных трансформаций, произошедших в искусстве современности. Глазами Адорно философская Европа увидела Беккета, Кафку, Малера. С его подачи прислушалась к пророческим бредням Беньямина. Зависнув на Вагнере и много лет проспавшая на его операх, академическая эстетика лишь с Адорно вошла в новый век, откликнувшись благодушным приятием всех не в меру расплодившихся "измов". Сам философ, вставая на их защиту, провозглашал: "Измы" нужно защищать как лозунг, как девиз, как свидетельства универсального состояния рефлексии, равно как и образующих школы наследников того, что некогда формировало традицию".

Именно он изобрел "измизм" - универсальный конвейер концептуальных структур. И хотя на нем давно уже штампуют дешевые интеллектуальные "малолитражки", это не умаляет достоинств его создателя. Основательного, дотошного и (несмотря ни на что) очень фаустовского мыслителя. Его книги, словно гигантские машины, хранят в себе редкую интеллектуальную мощь. Ручная сборка, штучный продукт...