Жизнь как чудо

Коллективизация и колхозное строительство изменили многие судьбы.

Когда моему деду по отцовской линии было пятнадцать, он решил, что нищенской жизни без очевидных перспектив с него хватит и, прихватив своего младшего брата, отправился вслед за группой земляков на заработки в Америку. Случилось это приблизительно лет сто назад. Для парней из горного ущелья это путешествие стало настоящим прыжком из прошлого в будущее.

Через несколько лет, когда братья уже вполне освоились в Штатах, выучили язык и стали практически своими, деда потянуло назад в родные горы. Его менее сентиментальный брат умолял не дразнить судьбу, потрясая газетами, которые живо описывали ужасы, вытворяемые большевиками на всей территории бывшей Российской Империи. Не помогло. Дед всегда был человеком целеустремленным и своих решений не менял.

Правда, окончательное возвращение домой неожиданно отложилось. На океанском лайнере он со скуки вписался в карточную игру. То ли соперники его были шулерами, то ли ему просто сказочно не повезло, но еще до прибытия в Марсель он проиграл все имеющиеся наличные деньги и весь багаж, включая чемоданы. О том, чтобы вернуться домой без средств, речи быть не могло. В порту он продал то, что осталось на нем – часы, костюм и ботинки – и на вырученные деньги купил самый дешевый билет до Нью-Йорка.

За следующие несколько лет он заработал достаточно для того, чтобы, вернувшись в Советскую Россию, где уже вовсю хозяйничал НЭП, зажить на широкую ногу. На главной улице родного села он выстроил коттедж в американском стиле, прикупил пахотной земли, импортной сельхозтехники, пару мельниц и рогатого скота на сдачу. Женился. Жизнь пошла в гору. Ровно до тех пор, пока знакомый товарищ, приближенный к руководству республики, не прислал весточку о грядущей коллективизации. Деталей предстоящего перехода от частного земледелия к общественному дед, разумеется, не знал, но, будучи знаком с большевистскими методами решения проблем, понимал, что одними уговорами они не ограничатся.

Понимая, что сопротивление историческому процессу чревато для семьи радикальными оргвыводами, дед быстро проникся идеями колхозного строительства и безвозмездно передал все свое имущество в дар местному колхозу. Колхоз от подарка чрезвычайно воспрял и впоследствии даже, говорят, выбился в передовые. Эта дальновидная щедрость, а также прирожденный дар к целительству и владение основами народной медицины снискали деду уважение со стороны земляков, стоявших на разных ступенях социальной лестницы, и надолго уберегли от возможных претензий по поводу заокеанских вояжей и брата, оставшегося по ту сторону занавеса.

Где-то во второй половине тридцатых, когда дед занимался наладкой импортной техники, его нерадивый помощник случайно запустил мотор и в заработавшие шестерни затянуло дедову правую руку. Помощник запаниковал и побежал за помощью в село. Превозмогая болевой шок, дед чудом сумел заклинить механизм ломом. Один, в чистом поле, он произвел ампутацию зажатой в шестернях кисти, используя в качестве скальпеля нож, а в качестве антисептика и обезболивающего араку. Поэтому на войну его не призвали, призвали его старшего сына, моего дядю, которого я никогда не видел.

Зато дед по материнской линии провоевал почти всю Отечественную, в 44-м был ранен, попал в плен, бежал, оказался у союзников, был передан нашим, осужден, отсидел, вернулся и до конца жизни работал лесником высоко в горах, где самым крупным начальством на ближайшие сто с лишним километров был медведь. Свою обиду на власть он никогда, насколько я помню, вслух не высказывал, а заливал все той же аракой. Несмотря на пережитое, нрава он был общительного, неплохо играл на скрипке, и его часто приглашали на свадьбы и прочие торжества, откуда он всегда возвращался пьяным и веселым, распугивая подведомственную ему фауну окрестных гор героической песней. Вообще трезвым я его видел раза два в жизни. Когда он умер, будучи 90 лет от роду, соседи говорили: «Сгубил себя пьянкой человек, а мог бы жить и жить...»

Каждый из нас стоит на пересечении невероятных сюжетных линий, каждый из нас несет в себе радость и боль предыдущих поколений, каждый из нас творит свою личную историю, которая – где-то совпадая, где-то расходясь с другими такими же личными историями – укладывается строчкой в нашу общую книгу судеб.