Цыганская игла

Алкоголики тоже бывают волшебными.
Рисунок автора

Жил в Москве мужичок один. Хороший дядька, работящий. По профессии – инженер, по натуре – тюфяк. Каждый день в семь часов садился он в метро на станции «Молодежная» и ехал в контору с пересадкой на «Киевской». Вечером тем же путем домой возвращался.

Все было хорошо, пока «Молодежку» из Филевской линии на Арбатско-Покровскую не перевели. Изменился привычный маршрут, людей в вагонах прибавилось. Но это ничего – человек, известно, ко всему привыкает.

Дело было вот какое. Переход с «Киевской»-кольцевой на Арбатско-Покровскую узенький, люди по нему идут плотно, словно горбуша на нерест. Мужичок как раз в самый пик попадал, а впереди него изо дня в день две толстушки-веселушки. В каждой девушке этого веселья килограммов под сто двадцать. Идут не торопясь, щебечут о своем и за руки друг дружку держат, так что весь проход наглухо перекрыт. Вот и получается: впереди – свободно, сзади – народ напирает, ругается, людям домой надо, а между раздраженными гражданами и веселыми толстушками трепыхается бедный инженер. Герой наш скромен был и незлобив. Ругаться не любил и не умел. Ему бы сказать по-простому: «Подвиньтесь, козы! Пройти хочу!» – а он не может. Одно слово – интеллигент. Покряхтывает мужичок, покашливает и так, и эдак зайти пытается. Только щебетуньям на его «простите...» и «будьте любезны» совершенно наплевать. Качаются перед носом героя мясистые спины, да щебет по переходу летит. И так до самого эскалатора.

Очень мужичок из-за этого переживал. В самом деле, что ни вечер – стресс. Он даже «Советский спорт» перестал выписывать и от расстройства принялся фантастику читать, которую со школы в руки не брал. Вот как инженера нашего объективная реальность допекла!

Идет он как-то утром по улице к метро. Ноги переставляет, а сам в книжку уткнулся. И вдруг слышит:

– Мужик! Будь другом, купи пивка на опохмел. Мочи нет! Так холодненького охота.

Опустил интеллигент книгу и видит: возле пункта приема стеклотары бродяга стоит. Лицо спитое, а глаза ясные, озорные. На плечах ватник, на голове ушанка старая, в руках авоська с пустыми склянками. Такой характерный-характерный алкаш, даже не верится.

– Здравствуйте, – говорит интеллигент. – Вам какого пива? Темного или светлого?

– А мне, – отвечает бродяга, – самого дешевого. Потому как деньгов много с этих бутылок я не выручу и рассчитаться с тобой за дорогое не смогу.

– Что ж вы сами себе не купите? – любопытствует инженер.

– Продавщица нынче злая работает. Прогонит. Вот завтра смена другая. Там хорошая девочка, молоденькая. Да только ждать до завтра мочи нет.

Пожалел инженер бродягу, зашел в магазин и хотел уже было дешевого взять, а потом подумал: «Почему человека не порадовать?» Раскошелился – купил чешского светлого, да не одну, а целых две.

Приносит бутылки бродяге, а тот на этикетки заграничные дивится и головой качает.

– Зачем такое богатство принес? Я с тобой за них всю жизнь не рассчитаюсь! – а у самого глаза горят. Страсть как пивка хочется.

– Это вам подарок, – отвечает инженер, – от всей души и совершенно бесплатно!

Бродяга бутылки принял, улыбнулся щербато.

– Не ожидал я, что такие добрые люди в Москве остались. Вот что, если вдруг у тебя дело какое есть, а справиться сам не можешь – ступай к мусорному баку, что на улице у дома стоит, и зови меня. Да не просто так, а крепким словом, да тройным загибом. Вот как надо, – поднатужился бродяга и такую тираду выдал, что у интеллигента нашего очки запотели от смущения.

– Как же зовут вас... уважаемый? – спрашивает сконфуженный инженер, потому как среди эпитетов народных имени собеседника разобрать не смог.

– А по-всякому зовут, – отвечает бродяга. – Кому как глянусь. Зови меня, скажем... Петровичем – не обижусь.

Покачал инженер головой от удивления и на работу пошел.

Сидит он в конторе, работает, а из головы утренняя встреча никак не выходит. Закончился день. Домой пора. Вот и в метро инженер спустился, вот и переход злосчастный. Маячат впереди две спины, и щебет девичий громче прежнего над толпой летит. «Опять они, – думает интеллигент. – А Петрович сейчас не сплоховал бы. Как подошел бы да как сказал своим тройным загибом: «Подвиньтесь, козы! Пройти хочу!» Очень его эта мысль вдохновила. Протянул интеллигент руку и робко так, несмело одну из студенток по плечу похлопал. Та кудрявую голову повернула. Чего тебе, мол? Испугался интеллигент своей смелости и опять за старое взялся: «Извините, пожалуйста, не позволите ли...»

Надула студентка румяные щеки, сверкнула подведенными сверх меры очами: «Да пошел ты!» И дальше еще такое добавила, отчего у инженера снова очки запотели. Так и прошел он до эскалатора в тумане и расстройстве.

Вот идет наш герой по улице к дому. Настроение хуже некуда. Видит магазин знакомый и пункт приема стеклотары. «А не позвать ли бродягу моего?» – думает инженер. Подошел к мусорному баку. Стал припоминать, что там Петрович говорил. Вспомнил одно словечко и тихонько так, робко: вяк.

Огляделся – ничего. Только вороны на ветвях каркают, точно смеются над ним. Возмутился интеллигент. Да что ж это такое, в самом деле! Уже и птицы надо мной потешаются. И снова, уже чуть громче: вяк-вяк. Нет ответа. Правда, грай вороний поутих. Распалился интеллигент, набрал воздуха во впалую грудь и как гаркнет трехслойным загибом: «Вяк-вяк-вяк! Бряк! Выходи, Петрович!» И откуда только слова взялись!

Тут из-за мусорного бака шорох и кряхтенье раздаются, и вылезает Петрович собственной персоной. Улыбается.

– Вот это я понимаю! – говорит и мужичка по плечу хлопает. – Вот это загнул! Порадовал старика! Ну, теперь рассказывай, что стряслось?

Рассказал интеллигент ему о своей печали.

– Это, – говорит бродяга, – дело пустячное. Горю твоему мы поможем.

Снимает с головы свою шапку-ушанку и достает из нее цыганскую иглу. Длинную, ржавую. Вида зловещего.

– Это для чего ж мне такой инструмент? – интересуется инженер.

– А вот когда пойдешь ты завтра в метро и не будут тебя девицы пускать – ткни каждую по разу иголкой моей. Увидишь, что сделается. Не бойся, вреда им от этого не будет. Потому мужик я озорной, но не злой.

На следующий вечер спустился интеллигент в метро. Идет к переходу на Арбатско-Покровскую, а у самого коленки трясутся. Иголка в кулаке жжется. Сам про себя думает: «Может, пронесет – не появятся юницы?» Но не тут-то было. Идут перед ним щебетуньи, за руки держатся. Ягодицами неохватными ворочают.

Все как обычно. Впереди – никого, сзади – народ напирает. Дождался интеллигент, когда его к телесам мясистым прижмет, вспомнил, как намедни тройным загибом Петровича вызывал, и ткнул одну из девиц в ягодицу цыганской иглой. В тот же миг раздался громкий свист, и толстушка в стройняшку обратилась. Только щеки от прежнего богатства и остались. А инженер р-раз и вторую студентку иглой ткнул. И снова свист, шум – вторая толстушка преобразилась. Стоят девушки удивленные, ладошки расцепили и себя везде ощупывают. Куда пышность делась? А места-то меж ними сколько стало! Хоть трамвай запускай. Интеллигент ждать трамвая не стал. Шаркнул ножкой, извинился по обыкновению и был таков. Домой шел, словно на крыльях парил, только что в окно не влетел. Впервые за столько месяцев настроение было отличное. Мальчишкой себя почувствовал. Сорванцом.

И так это ощущение интеллигенту понравилось, что стал он специально в метро спускаться и озорничать. Толстушек сдувать. Осчастливит новую пышку, а сам на чемодане своем конторском иголкой крестик карябает. Одну сторону скоро всю закрестил, а как на вторую перешел, молва о нем поползла. Мол, ходит волшебник по метро и женщин стройнит. Не то хирург пластицкий, не то экстрасекс чернокнижный. Стали толстушки в Москву со всей страны съезжаться и по платформам дефилировать. Инженера на шалость искушать. А он рад стараться. Такими темпами и не осталось бы в России толстых женщин. Да вышло по-другому. Зашевелилась Рублевка. Львицы светские от лифтингов и СПА оторвались и взгляд свой томный на герое нашем сосредоточили.

У богатеев, известно, все схвачено, а что не схвачено, то куплено. Узнали враз, где благодетель живет, и давай его смущать. Примите нас частным порядком. Инженер сначала отказывался, не хотел. Да куда ж простому человеку против такого капитала бороться?

Пришел к Петровичу. Тот почесал в затылке, подумал.

– Пускай приходят! Поглядим, чего из ентого выйдет.

Вот приходит срок, к дому инженера кортеж подъезжает. Лимузин перламутровый и два черных джипа с охраной. Из лимузина девушки-мулатки: целый полк. Выстраиваются в два ряда. У тех, что справа, в руках еврики брюссельские, а слева – долларии пиндосские. И давай купюрами асфальт перед домом удобрять.

Вот из машины и сама львица вылезает. И такая она фэшен, и такая она кежуал, что ни сесть, ни встать, ни об...сраться.

Плывет королева к двери, а рядом с ней арап-камердинер одной рукой все пути открывает, а другой мопсика хозяйского держит.

Поднялись в квартиру. Всю прихожую деньгами засыпали. А в комнату свиту свою львица не пустила, сама зашла и дверь за собой закрыла.

Встала перед инженером и враз все свои покровы сбросила. Да так быстро и ловко, что он и глазом моргнуть не успел.

– Вот, – говорит львица, – мой рабочий инструмент. Через него я все свои прибытки имею. Чини!

А инженер стоит ни жив ни мертв. Глаза поднять боится.

– Что ж тут чинить? – спрашивает. – И так вроде все хорошо, – а сам красный как рак.

– Да ты что! Слепой? – удивляется львица. Вот здесь подтянуть надо, тут округлить, а это – вообще убрать к такой-то матери. И выдает загиб тройной не хуже, чем Петрович.

– Понял, – говорит инженер. И в самом деле понимает, что конец ему пришел. Достает иголку и, зажмурившись, руку к львице протягивает. Тык! Раздался знакомый свист. Знакомый-то знакомый. Да вроде как на особицу.

Интеллигент один глаз приоткрыл и видит: на теле у львицы махонькая дырочка от укола образовалась. И туда, словно в пылесос, воздух засасывает. Начала наша львица надуваться, словно заморский шар-цепелин. Надувается, а сама инженера и по батюшке, и по матушке вспоминает. Карами грозит и проклинает всеобразно. Тут на шум в комнату камердинер заглянул. От того случился в квартире сквозняк, и львицу в окно открытое утянуло. Там ветерок весенний ее подхватил и понес. Сначала над Москвой, потом над областью и дальше до самого Парижу. Там львица за Эйфелеву башню шевелюрой зацепилась. Сняли ее оттуда с большим почетом. Французы, известно, голяком разгуливать любят. А тут такой перформанс! Потом всем миром львицу сдували. Она, говорят, и во Франции не оплошала. Нашла себе покровителя и в Россию боле не возвращалась.

Вот проходит время, и вдруг звонок. Кто на проводе? А это Сам звонит. Из тех, что самее прочих.

– Значит, это по вашей милости, – говорит, – жену мою к лягушатникам унесло?

Инженер перепугался, начал лепетать что-то. Мол, не виноват. Само собой вышло. А на том конце смеются.

– Не скромничайте, уважаемый. Все знаю и никаких претензий к вам не имею. Наоборот! Спасибо хочу сказать! Давно мне такого облегчения не было. И вдруг удача откуда не ждали! За это я вам полную поддержку окажу. Живите на здоровье. Никто вас более беспокоить не станет.

Положил инженер трубку, протер очки. И только потом вспомнил, что телефон, по которому он с Самим говорил, три года как отключили.

Вот выходит инженер на улицу, воздух весенний вдыхает. Глядь – Петрович у бака мусорного стоит, смеется.

– Ну как, весело было?

Инженер кивает, вежливо благодарит. Про то, каких страхов натерпелся, ни слова. Потому некультурно.

– Одного, – говорит, – не пойму. Отчего прочие женщины сдувались, а львица светская, наоборот, в рост пошла?

– Так это ж физика! – удивляется Петрович. – Неужто ты своим инженерным умом не дотумкал? Если проколоть то, что внутри полно, оно течь даст и через это уменьшится. А ежели внутри пустота – она завсегда через ту же дырку заполняться начнет. Потому как природа пустоты ни в каком виде не любит. То-то.