Как выстраивается политика расширения ЕС

Фото Reuters

Начиная со второй половины ХХ века Западная Европа воспринималась как уютная гавань. Уважение к личности, отдельному человеку и его чаяниям были не менее важным фактором привлекательности, чем бытовой комфорт. Вопреки тому, что с правовой точки зрения ЕС по-прежнему обладает наиболее продвинутым в мире законодательством о защите прав человека и во многом остается социальным «государством», все меньше о нем говорят в подобном ключе.

Это следствие не только внутренних кризисных явлений или ярких политических противоречий между Брюсселем и отдельными странами-членами. Немало можно объяснить тем, как теперь выстраиваются политика расширения ЕС и диалог с обществами потенциальных кандидатов. Из плодотворного формата начала 1990-х он перешел к предельно менторской логике, наполненной нарративами в духе «кто не с нами, тот против нас». Что самое печальное – последнее место в ней стал занимать рядовой человек. Как раз тот, кто, попав внутрь ЕС, должен всеми фибрами души ощутить прелесть европейского единения.

Текущие события подталкивают к тому, чтобы разъяснить это на двух примерах – молдавском и сербском. В Молдавии завершились президентские выборы, первый тур которых сопровождался и референдумом о внесении изменений в Конституцию страны, закрепляющих курс на евроинтеграцию. То, что в итоге победу одержит действующий, нарочито прозападный президент Майя Санду, а итоги референдума будут позитивными для ЕС, особых сомнений не вызывало. Вопрос заключался в том, с каким отрывом пройдут все голосования. Он оказался минимальным на референдуме и совсем небольшим – во втором туре президентских выборов.

За эти дни смаковалась новость о том, что собственно на территории Молдавии и референдум, и сама Санду провалились. Санду – «президент диаспоры» (разумеется, западной). Молдавская диаспора в России мобилизовалась скорее не потому, что так уж против Санду, а потому, что за последние четыре года этих людей фактически отрезали от самой возможности выразить свою волю (в 2016 году – 33 участка для голосования, в 2020-м – 17, в 2024 году – 2). Большую часть голосов здесь отдали Александру Стояногло.

Логика ведения предвыборной кампании в одночасье антагонизировала в целом мирное молдавское общество, которое в отличие от своих украинских соседей политическому активизму исторически предпочитало песни и вино. Теперь молдаване на Западе – «цивилизованные европейцы», в России – «агенты Кремля», на территории Молдавии – «деды и бабки, ностальгирующие о советской молодости, да малые дети».

Это произошло потому, что Брюссель задал логику предвыборной кампании в духе «счастливое европейское будущее или призрак Украины», которая визуализировалась в облике основных кандидатов – Санду или Стояногло. Последний справедливости ради никогда не заявлял о необходимости отказаться от евроинтеграции, но все равно его электорат для молдаван Запада – теперь те, кто отнимает европейское будущее.

Эта политика использования наиболее примитивных нарративов, позволяющих манипулировать надеждами и страхами обычных людей, и привела к тому, что в преддверии парламентских выборов в июле 2025 года над Молдавией нависла самая большая проблема в среднесрочной перспективе – угроза реального раскола общества. Добавило ли это дивидендов евроинтеграции? Точно нет.

Другой пример нежелания ЕС идти на диалог с обществом – Сербия. Игра в молчанку, точнее в обсуждение только приятных тем, продолжалась здесь лет 20 из последних 25: Брюссель просто был глух к той травме, которую пережили сербы в 1999 году, постоянно напоминал им о том, что они – народ с кровавой историей. А попытки оспорить это утверждение привели к разворачиванию в регионе информационной кампании о сербах как «геноцидальном» народе.

Для сербского же общества 1999 год был не только актом агрессии, но и предательства. Об этом говорят и социология, и литература, и музыка, и кинематограф. В октябре 2024 года российско-сербский коллектив авторов представил исследование «Долгое эхо – 1999», в котором детально описываются последствия бомбардировок и как их до сих пор переживает само общество. Две трети сербов не хотят забывать или замалчивать те события, практически никто не ощущает чувство коллективной вины. Обвиняют в случившемся политические элиты Запада и при этом не считают, что США и Европа последующими действиями искупили свою вину и даже пытались это сделать.

Еще ярче, чем цифры, глубинные настроения демонстрируют литература и кино. Югославское общество периода социализма было американизированным. Кроме того, оно являлось частью мировой литературы, рок-сцены и рок-н-ролла. Культура комиксов и любовь к голливудским фильмам были его органической составляющей. 1999 год для белградцев повторил ужас 1944-го, когда бомбили свои, «союзники», те, кого, несмотря ни на что, не считали врагами. Бомбили, а сербы наблюдали эти удары, как компьютерную игру, не веря, что это происходит наяву. Об этом сербская литература и сербское кино до середины 2010-х.

Запад же, используя ресурс фондов (Европейский фонд поддержки кино, Институт Франсез, нидерландский Фонд Хуберта Балса и др.), стремился через снятые на их деньги фильмы показать сербам, что они провалились и как государство, и как народ, выставляя пьянствующими, недалекими, беспринципными безумцами.

Когда и почему это кончилось? Примерно со второй половины 2010-х, воспользовавшись преимуществами разрастающихся геополитических противоречий, сербы стали жить лучше. Сегодня это самая быстро развивающаяся страна региона, которая при большом объеме иностранных инвестиций (около 60%) сохраняет самую высокую долю национального капитала в реальном секторе экономики.

На этом фоне, как и в процессе смены национальных элит на поколение наиболее «травмированных бомбардировками» (1980–1990-е годы рождения), сербы перестают быть чувствительными к черствости окружающего мира, и ЕС в первую очередь. Они долго хотели быть услышанными, но этого не произошло. Быстрое вступление в ЕС это равнодушие, наверное, могло бы компенсировать для политических элит и сейчас, но уже вряд ли для самого общества. Разрыв между задачами Брюсселя, сложностями маневра для политических элит и параллельным миром, в котором живут рядовые граждане, еще предстоит решить и Белграду, и Кишиневу.