Владимир Пряхин
Фото Reuters
Западные обыватели не перестают удивляться фрондированию Венгрии в мировой политике, зачастую противоречащему согласованному в рамках НАТО и Евросоюза антироссийскому внешнеполитическому курсу: Венгрия регулярно чинит помехи выделению военной помощи Украине; венгерские политики и бизнесмены активно участвуют в экономических форумах в Санкт-Петербурге; премьер-министр Виктор Орбан, уже будучи председателем Евросоюза, осмелился посетить Москву и встретиться в Кремле с президентом РФ Владимиром Путиным; и, наконец, уже на этой неделе министр иностранных дел сил Петер Сийярто дал жесткий ответ на вопрос немецкого журналиста, не является ли его поездка в Санкт-Петербург на газовый форум провокацией против Брюсселя: «Вы не можете диктовать нам, что делать: никто этого не может, ни немецкое правительство, ни зеленые в Германии».
Не секрет, что такая откровенная и жесткая позиция со стороны представителя относительно небольшого европейского государства вызывает вопросы на Западе, да и в РФ. Но для аналитика, знакомого с венгерской историей, она представляется закономерной, логично вытекающей из прошлой внешней и внутренней политики этой страны. Начать хотя бы с того, что из всех многочисленных наций, вдоль и поперек исколесивших Европу во время Великого переселения народов и в более поздний период, лишь венграм удалось сохранить свою идентичность, свой больше похожий на финский, чем на немецкий, язык. Поэтому премьер-министр Виктор Орбан имел полное право бросить в лицо своим оппонентам в Евросоюзе: мы не для того веками боролись с господством Османов, Габсбургов и Советов, чтобы сейчас попасть под диктат Брюсселя.
Слова эти отражают многовековой опыт венгерской дипломатии. А дипломатия – это такой феномен, который вопреки мнению обывателей зачастую совершенно не зависит и даже обратно пропорционален по своему значению территории страны и численности ее населения. Фридриху Энгельсу, например, принадлежит не полюбившаяся Сталину оценка «русская дипломатия дала царям больше, чем все их армии». А среди болгар расхожим является мнение, что их армия не проиграла ни одного сражения, но дипломатия Болгарии превратила все ее победы в поражения.
В отличие от болгарской, венгерская дипломатия русофильством никогда не отличалась, за исключением, может быть, 133 дней в 1919 году, когда у власти в Будапеште находилась пролетарская диктатура Белы Куна. Тому есть веские причины: достаточно вспомнить поход генерал-фельдмаршала Паскевича в Трансильванию в 1849 году для подавления антигабсбургской революции и операцию «Вихрь» маршала Жукова в мятежном Будапеште 1956 года. Два самых больших государственных праздника современной Венгрии – 15 марта и 23 октября – связаны с этими трагическими страницами нашей общей истории.
Исторически сложившимся отношением к России объясняется то, что в канун Второй мировой войны среди лидеров европейских государств вряд ли кто-то был более антикоммунистически и антироссийски настроен, чем регент Венгерского королевства адмирал Миклош Хорти. Несмотря на это, ему нельзя отказать в реализме. Над Хорти часто подсмеивались как над адмиралом без моря и без флота. Но образование способствовало тому, что в отличие от заправил германского рейха он обладал более широким кругозором и политической дальновидностью. Он понимал пагубность гитлеровского антисоветского блицкрига, в особенности для маленькой Венгрии. Хорти заключил в тюрьму откровенного сторонника нацизма Ференца Салаши, казненного после Второй мировой войны за военные преступления, освободив его только по личному требованию Гитлера. Аналогичным образом он 16 лет держал в застенке вождя венгерских коммунистов Матяша Ракоши и выпустил его из тюрьмы по договоренности со Сталиным в обмен на трофейные знамена венгерской революционной армии Лайоша Кошута 1849 года. Ракоши, кстати, после войны возглавлял вплоть до ХХ съезда КПСС Венгерскую Народную Республику. Воздерживался Хорти и от радикального антисемитизма, свойственного германскому нацизму. Массовое уничтожение евреев началось в Венгрии только после свержения Хорти и прямой оккупации Венгрии германскими войсками в марте 1944 года. Адмирал не был филосемитом. Он лишь хорошо понимал, что антисемитизм Гитлера делает его нерукопожатным в Лондоне и Вашингтоне, блокируя, следовательно, саму идею единой антисоветской коалиции с США и Великобританией.
Вот почему Хорти до последнего сопротивлялся вовлечению своей страны в гитлеровский блицкриг. Вот почему Венгрия вступила в войну против СССР на пять дней позже Румынии, на два дня позже Финляндии и даже на день позже Словакии. Вермахту пришлось спровоцировать налет румынских бомбардировщиков на венгерскую авиабазу в Кошице, выдав ее за рейд советской авиации, с тем чтобы лишить Хорти хоть какой-то возможности дипломатического маневра.
Осторожность адмирала теперь, спустя 85 лет, вполне понятна. Ведь из того злосчастного «блицкрига» домой не вернулись 130 тыс. венгерских солдат, погибших и замерзших в мороз в излучине Дона.
Вот и сейчас генетическая память венгерской дипломатии, да и всего венгерского народа работает на перспективу, подсказывает им, что антироссийские игры политиков Берлина, Лондона, Парижа и Вашингтона могут плохо кончиться, прежде всего для венгров. Повинуясь блоковый дисциплине НАТО, им пришлось бы посылать своих солдат туда, где столь бесславно сложили свои головы десятки тысяч их дедов и прадедов. И во имя чего? Нет ни причин, ни поводов, ни стимулов для взвинчивания антироссийских настроений в Венгрии. Благодаря сохранившимся связям экономического сотрудничества страна, в отличие от многих других в Европе, полностью обеспечена энергоносителями, успешно строится еще одна очередь атомной электростанции в Пакше. А если уж говорить о притеснениях в других странах, то в Венгрии на ум в приходят трудности, испытываемые десятками тысяч венгров, проживающими в Закарпатье.
Вот почему вполне обоснованно прозвучал ответ венгерского министра иностранных дел на вопрос немецкого журналиста: «Мы не нация Jawohl (в переводе с немецкого – «слушаюсь»)».
