Графика freepik.com
Нынешней осенью среди политологов стало правилом хорошего тона вспоминать концепцию «конца истории» американского политолога Фрэнсиса Фукуямы. Предложенная им в 1989 году, она сразу же стала мейнстримом мировой политологии. Либеральная демократия стран Запада достигла, по мнению Фукуямы, завершающей для человечества стадии развития. Для государств «зрелой демократии» история с войнами, конфликтами, революциями, межгосударственным соперничеством и национализмом якобы закончилась. В представлении Фукуямы конец истории не означал конец событийной истории, но означает конец идеологических противостояний, революций и войн, а вместе с ними – конец искусства и философии. Другое дело, что старый, «исторический», мир будет, по мнению американского политолога, еще долго существовать за пределами постисторического Запада.
Сегодня политологи возвращаются к обсуждению концепции Фукуямы неспроста. Теперь преобладающей темой в политологии стала идея, что «конец истории» то ли откладывается, то ли не состоится. (Об этом недвусмысленно сказал еще в 2007 году американский политолог Роберт Кейган: с подъемом авторитарных, по его мнению, России и Китая конец истории откладывается на неопределенный срок.)
Сторонники либеральной демократии сетуют, что конфликты в Украине и на Ближнем Востоке откладывают долгожданный «конец истории». Их противники с долей злорадства говорят о провале концепции Фукуямы и возвращении истории. Однако, возможно, «конец истории» гораздо более горькое явление, чем полагал американский политолог.
Понять конец истории можно, пройдясь, например, по залам Эрмитажа. Мы увидим выставки древнеегипетских саркофагов, римских и греческих статуй, оружия готов и франков. Но музейные залы и книги – это почти единственные места, где мы можем увидеть их культуру сегодня. В современном мире нет большинства древних и средневековых народов: их потомки давно утратили свою культуру, язык, антропологический тип, этническое самосознание и растворились в других народах. Мы больше не видим ни шумеров, ни древних эллинов, ни римлян (латинов), ни ругов, ни вандалов, ни половцев: для них наступил «конец истории».
Листая рыцарские романы, мы задумываемся над тем, какой национальности были король Артур, Ланселот Озерный, Ивейн, рыцарь Льва, Тристан и Изольда. Вопрос в самом деле замысловат. Рыцарские романы родились в Анжуйский империи XII века на основе кельтских легенд и были написаны на старофранцузском языке. Эту империю создали норманны Западно-Франкского королевства, завоевавшие Англию в 1066 году и ставшие ее элитой, к которым к добавились в XI–XIII веках рыцари Южной Франции. Историки спорят о том, как назвать этот народ – англо-норманны, англо-анжуйцы, норманно-аквитанцы… Ясно одно: в средневековой литературе мы имеем дело не с современными англичанами и французами, а с каким-то исчезнувшим народом, который мы можем увидеть только на старинных миниатюрах.
Нередко можно услышать, что Китай дает нам уникальный пример бессмертного народа, существовавшего на протяжении то ли трех, то ли пяти тысяч лет. На самом деле китайская история также наполнена исчезнувшими народами, конец истории для которых давно наступил. Самая великая в китайской истории империя Тан (618–907) была основана не ханьцами, а северным этносом табгачи, растворившимся в китайской культуре. Империя Цзинь в Северном Китае была основана около 1115 года другим ныне исчезнувшим народом – чжурчженями. (Монголы Чингисхана завоевали 100 лет спустя не Китай, а чжурчженьское государство, элита которого сама была завоевателями для ханьцев.) Да и империя Цинь (1644–1912) была основана маньчжурами – народом, от которого ныне остались только небольшие этнические группы, стремительно теряющие свои язык и культуру.
Конец истории определенных народов мы могли наблюдать в минувшем веке. Еще в XIX веке территории современных Эстонии и Латвии считались краем остзейских немцев – потомков немцев Ливонии. Этот народ играл видную роль в российской элите, но был депортирован в 1939–1940 годах в Германию, а их потомки не сохранили свою идентичность. (В России остзейские немцы также во многом растворились в ходе Первой мировой и Гражданской войн.) Аналогично исчезли и пруссаки – народ, который чуть более 100 лет назад считался опорой Германской империи. Пруссия была ликвидирована союзниками в 1947 году, пруссаки депортированы с территории Польши и СССР в Германию, где опять-таки не сохранили своей идентичности. Жители современной ФРГ говорят о себе «я баварец», «я саксонец», «я шваб», но почти никто не идентифицирует себя как пруссака. Для остезейских немцев и пруссаков в известном смысле наступил конец их этнической истории.
Видимо, прав был не Фукуяма, а немецкий историк Освальд Шпенглер: конец истории существует, и это окончание исторического времени определенного народа или культуры. История знала немало таких концов, причем современники не осознавали своего конца. История течет, но уже без них.
Мечта Фукуямы о «конце истории» напоминает тексты римских философов Сенеки, Марка Аврелия, Эпиктета, живших на закате Античности. Читая поздних римлян, порой удивляешься их ощущению того, что лучшая в римской истории пора безвозвратно прошла и надо достичь внутренней гармонии.
На этом фоне, думаю, на концепцию Фукуямы можно посмотреть с другой стороны. Невероятная ее популярность показала, что часть элит стран Запада (да и нашей страны) мечтает достичь внеисторического состояния, напоминающего этническую или культурную смерть. Нам, русским, трудно понять эту мечту. Но возможно, народы и цивилизации, завершающие свое историческое время, в самом деле видят в ней нечто привлекательное.
Французский социолог Гюстав Лебон отмечал: «Народы не надолго переживают своих богов». Фактический отказ современного Запада от христианства как основы его цивилизации ставит вопрос об идентичности его народов. Популярный тренд на Западе – отказ от продолжения рода через проповедь однополой любви, феминизма, стирания различий между мужчинами и женщинами до боли напоминает позднюю Античность, когда с исторической сцены уходил целый ряд народов.
Не перейдет ли в следующие 100 лет ряд народов в столь желаемое ими состояние «конца истории», оставшись для потомков только в музеях и книгах? Ведь мечты имеют обыкновение сбываться, включая мечты о «конце истории».