Сергей Колосовский
Фото Pixabay.com
«Независимая газета» написала 14 августа о решении Конституционного суда не считать отсутствие аудиозаписи судебных нарушений существенным нарушением, которое может привести к отмене приговора.
Четыре года назад вслед за арбитражным процессом в УПК ввели обязательное аудиопротоколирование. У практикующих юристов сразу возник вопрос: что главнее? На что ориентироваться, если аудиопротокол не соответствует протоколу «бумажному»? Эти споры в каждом конкретном случае разрешались по-разному в зависимости от категории дела и уровня заинтересованных сторон. Одновременно стала развиваться новая тенденция – все чаще аудиопротокол стал «теряться», то есть не изготавливаться по причине якобы неисправности аудиоаппаратуры.
Это в принципе оценивалось вышестоящими судами как техническая погрешность. Ну что можно сделать с неисправностью техники? Небо синее, вода мокрая, система аудиопротоколирования иногда ломается, но, к счастью, есть «бумажный» протокол, который, по мнению суда, полностью отражает ход судебного разбирательства.
Однако проблема значительно глубже, нежели неспособность судебного департамента обеспечить суды качественной звукозаписывающей аппаратурой. Как правило, аудиопротокол «не получается» в тех случаях, когда в процессе обсуждается какой-то принципиальный вопрос, выступает важный свидетель и т.д.
Рано или поздно кто-то должен был обратиться за разъяснением в Конституционный суд. Таким человеком стал Дмитрий Евсеев, по жалобе которого 30 мая этого года КС вынес Определение № 1079-О/2023, которым разъяснил смысл закона в части соотношения «бумажного» протокола и аудиозаписи.
В действительности Конституционный суд уклонился от принятия принципиального решения, приняв определение, которое придает процессуальному закону несколько иной смысл, нежели в нем записано черным по белому, и которое правоприменительной практикой может быть истолковано еще более превратно.
Много лет, еще со времен УПК РСФСР, «бумажный» протокол был единственным средством, фиксирующим ход судебного разбирательства. При этом существовал процессуальный механизм принесения замечаний на протокол. Но эти замечания рассматривал сам судья, и если хотел – удостоверял их правильность, если не хотел – отказывал в удостоверении.
Естественно, судья хотел только тогда, когда внесение уточнений в протокол его устраивало. Это было связано в первую очередь с тем, что изложение показаний свидетелей в приговоре зачастую отличалось от того, что они в действительности говорили в суде. А в протокол, который подписывает тот же судья, также вносились искаженные показания, поэтому доказать что-либо было невозможно. Во-вторых, судьи избегали фиксировать в протоколе процессуальные моменты, связанные с нарушением прав защиты, которые впоследствии могли послужить основанием отмены приговора.
При этом суды всячески препятствовали попыткам обеспечить объективную фиксацию хода судебного заседания. Так, например, к замечаниям на протокол сторона защиты прикладывала полученные адвокатом объяснения свидетеля, который пояснял, что в протоколе записаны не его слова. Однако суды отвергали замечания и говорили, что нет оснований сомневаться в правильности записи в протоколе.
Отдельной эпопеей стало использование аудиозаписей, особенно с развитием цифровых технологий. Участникам процесса разрешили вести аудиозапись без ограничений, когда поняли, что проконтролировать использование ими диктофонов просто невозможно. Со временем судьи смирились с видом диктофона на столе у адвоката. Однако с самим фактом объективной фиксации хода судебного заседания было сложнее.
Суды разных инстанций под различными предлогами отказывались учитывать содержание аудиозаписи, представленной адвокатом. Защитникам приходилось предупреждать, что они ведут запись, затем прикладывать к ней расшифровку и заключение специалиста об отсутствии признаков монтажа.
В конце концов, смирившись с неизбежным, с 2019 года законодатель ввел в уголовный процесс обязательное аудиопротоколирование. Правда, этим же законом была введена оговорка о запрете аудиозаписи в закрытом судебном заседании, что сразу исключило возможность объективной фиксации хода наиболее важных и сложных судебных процессов. И отношение правоохранительной системы к аудиозаписи не изменилось: «это не доказательство».
И вот, наконец, Конституционный суд в обсуждаемом определении фактически узаконил практику отключения аудиопротоколирования, указав, что отсутствие аудиопротокола не является безусловным основанием к отмене приговора. Строго говоря, КС при этом не запретил оспаривать правильность «бумажного» протокола методами времен перестройки – путем представления объяснений свидетелей о том, что их показания записаны неверно, и даже допроса свидетелей по данному факту в суде апелляционной инстанции. Да только кто же будет их слушать, если даже аудиопротокол не всегда являлся аргументом для вышестоящего суда?
Вот пример. Судья Кировского суда Екатеринбурга С.А. Савинов в 2018 году рассмотрел очень резонансное дело, которое вошло в федеральную повестку под названием «Очкарик против спортсменов»: молодой человек в очках по фамилии Рябухин защищался от пятерых нападавших, и один из них неудачно упал. Не желая выносить справедливый оправдательный приговор, судья существенно исказил в приговоре показания ключевого свидетеля. Ни аудиозапись с расшифровкой, ни личный допрос свидетеля в суде апелляционной инстанции не убедили вышестоящие суды вникнуть в происходящее и изменить незаконный и явно несправедливый судебный акт. И это по делу, за которым следил весь город, если не вся страна. Что же говорить об отношении к аудиозаписям в рядовых судебных процессах?
Мне кажется, что позиция КС противоречит буквальному смыслу закона. Судите сами: в соответствии с ч. 1 ст. 259 УПК, в ходе судебного заседания судов первой и апелляционной инстанций составляется протокол в письменной форме и ведется протоколирование с использованием средств аудиозаписи (аудиопротоколирование). Далее во всех нормах, в том числе упомянутых КС статьях УПК – 42, 44, 47 и т.д., протокол и аудиопротокол упоминаются через запятую. Здесь нет ни малейшего намека на то, что аудиопротокол является неким второстепенным инструментом. Наоборот, совершенно очевидно, что именно аудиопротокол является гарантией достоверности протокола, а значит, правильности изложения показаний в приговоре. Следовательно, именно наличие аудиопротокола является залогом справедливости судебного разбирательства.
И лишь в ст. 389.17 УПК появляется небольшая погрешность – здесь указано, что основанием отмены или изменения судебного решения во всех случаях является отсутствие протокола судебного заседания. Очевидно, что здесь налицо не прямая воля законодателя или тем более коварный злой умысел, а просто техническая погрешность: когда в 2019 году в УПК вводили понятие аудиопротокола, в п. 11 ч. 2 ст. 389.17 УПК соответствующее уточнение внести забыли. И вместо того чтобы уточнить смысл закона в соответствии со всеми остальными нормами УПК, КС дал толкование, отвечающее запросам правоприменителя и позволяющее при желании искажать в приговоре описание показаний свидетелей.
