Почему не надо бояться проигрыша "султана"

Фото Reuters

Как так сложилось, что страна, с которой Россия воевала 17 раз в своей истории, стала чуть ли не главным союзником Москвы и представителем российских интересов в мире? Ответ на этот вопрос кроется в том, что гордо именовалось прагматическим подходом во внешней политике. Но, по сути, было лишь попыткой временно закрыть глаза на стратегические противоречия, выведя на передний план тактические экономические успехи. И вот – в очередной раз – в шаге от разбитого корыта ситуативных интересов и личных симпатий, заменивших стратегическое понимание.

А ведь сколько было знаков – от сбитого истребителя Су-24 («работайте, братья!») в ноябре 2015 года до убийства посла России Андрея Карлова на выставке в турецкой столице в декабре 2016-го, от дикого бешенства Анкары после начала российской операции в Сирии до демонстративных поставок первых беспилотников «Байрактар» в Украину. Все как будто закончилось неудавшимся военным переворотом против Эрдогана в июле 2016 года, когда от ареста турецкого президента спасла чуть ли не информация из Москвы. Однако и после того единства интересов не возникло, да и не могло априори быть – слишком разнонаправленны интересы двух исстари конкурирующих соседей.

Российская внешняя политика обладает завидным умением создавать вызовы, на которые сама же потом не в состоянии ответить. Иначе говоря, придумывать себе «друзей», победа или проигрыш которых впоследствии будет влиять на репутацию нашей страны. Такое множество раз случалось на постсоветском пространстве – от Виктора Януковича до Игоря Додона, даже перечислять излишне. Сегодня перед нашими глазами пример Турции, где от успеха Реджепа Тайипа Эрдогана зависит чуть ли не политическое будущее Владимира Путина.

Посудите сами – со времен пандемии Турция стала практически безальтернативной всероссийской «здравницей», куда приезжают ежегодно миллионы россиян. Еще до начала СВО Стамбул стал главным хабом для связи со всем прочим миром, а после Турция оказалась уже основным хабом российского газа. Москва, по сути, подарила Анкаре, никогда не имевшей таких амбиций, функцию энергетической сверхдержавы. За что такие подарки?

С чем связана такая привязка к личности? Прежде всего с отсутствием культуры уважения к институтам. Как дружить с человеком – понятно, как взаимодействовать с должностью – неочевидно. Общность ситуативных интересов Путина и Эрдогана можно определить как вынужденный союз двух не принятых Западом и разочаровавшихся в нем мировых лидеров. Но только этого достаточно ли? Дружба против кого-то никогда еще не становилась хорошей основой для долгосрочных отношений. Тем более на практике у Москвы и Анкары диаметрально противоположные стратегические цели и противоречащие друг другу долгосрочные интересы.

Главным смыслом последнего срока Эрдогана стала практически не скрываемая попытка восстановления влияния на пространствах бывшей Османской империи и расширения влияния на Центральную Азию. Грамотная гуманитарная экспансия от Балкан до Центральной Азии под эгидой поддержки тюркоязычных народов и бывших османских вассалов дает свои плоды. Первый телефонный звонок внесенный своим вооруженным кланом на пост премьер-министра Киргизии Садыр Жапаров делает не в Москву, а в Анкару – главе Тюркского совета. В молдавской автономии Гагаузии турки строят больницы и школы, порт и стадион. В местный университет на оплаченное Анкарой обучение привозят десятки студентов из турецкой провинции с тем, чтобы потом они остались там работать. Резиденцию президента Молдавии в обмен на выдачу десятка «учителей Гюллена» ремонтирует турецкое агентство по развитию. В Боснии и Герцеговине проходит ежегодный общеевропейский слет турецкой диаспоры – после того, как еще Ангела Меркель запретила проводить его в Германии. К мнению Эрдогана, подкрепленному масштабными долгосрочными инвестициями, одинаково внимательно прислушиваются балканские лидеры Сербии, Боснии, Северной Македонии и непризнанного Косово.

Не менее чем на далеких Балканах, в близкой Центральной Азии влияние Москвы постепенно, но неуклонно замещается Анкарой. Таким образом, уже недалек тот час, когда Организация тюркских государств для Казахстана, Киргизии, Узбекистана и Туркменистана будет играть большую роль, чем СНГ или ОДКБ. На примере демонстративной военной поддержки, оказываемой Турцией Азербайджану в нагорнокарабахском конфликте, прекрасно видно, чья военная сила замещает российскую и на кого местные тюрки предпочтут опереться, если что.

Второй тур, в который «султан» Эрдоган вышел вместе с «кемалистом» Кылычароглу, несет в себе высокие риски для первого. По сложившейся практике сама возможность второго тура мобилизует оппозицию и подрывает уверенность действующей власти. Тем более с таким минимальным – 4% – отрывом. Могла ли Москва не стать заложником Эрдогана? Вполне – если бы умела раскладывать яйца по разным корзинам, понимала бы, как и для чего работать с оппозицией, и самое главное – создавала бы конкурентное пространство возможностей для всех политических игроков. Но гиперцентрализованная вертикаль может проецировать только саму себя, а сама мысль о равной конкуренции для нее категорически опасна. Хотя опять же у кого, как не у нашей страны, есть позитивный опыт взаимодействия с кемалистами? На памятнике основателям Турецкой республики на площади Таксим в Стамбуле по левую руку от Ататюрка стоят Михаил Фрунзе и Климент Ворошилов. Что изменится в отношениях Москвы и Анкары в случае проигрыша Эрдогана? Прежде всего может быть пересмотрен ряд проектов в области энергетики – строительство АЭС «Аккую» и транзит газа по «Турецкому потоку» в Европу наиболее политически уязвимы. Во избежание возможности обхода банковских санкций приостановится разработка единой платежной системы. Но отразятся ли политические перемены на обывателях? Сомневаюсь – самолеты как летали, так и будут летать. Российские туристы будут продолжать пополнять турецкий бюджет своими рублями. Только судьба «султана» Эрдогана станет еще одним наглядным примером наличия альтернативы в политике.