Дмитрий Сабов
Фото Reuters
Из социальных завоеваний прошлого века, многие из которых осенены советским примером, но стали универсальным мерилом качества жизни, именно пенсионное обеспечение французы готовы отстаивать до последнего. В чем тут дело? И дойдет ли до баррикад? 19 января профсоюзы уже вывели на улицы миллион протестующих против реформы. Второй марш ждут 31 января. При этом лидер «Непокоренной Франции» Жан-Люк Меланшон подтягивает к протестам школьников и «желтые жилеты», а энергетики грозят «точечно» отключать сторонников пенсионной реформы и обещают проблемы с перезапуском замороженных реакторов на АЭС.
Но и президент Эмманюэль Макрон стоит на своем. Совету министров в понедельник представлен законопроект, «сердцем» которого называют продление на два года (до 64 лет) возраста выхода на пенсию и на год (до 43 лет) трудового стажа, в течение которого работник платит страховые взносы. А с февраля начнется строго размеченное по графику обсуждение в обеих палатах парламента – 20 дней в Национальной ассамблее и 15 дней в Сенате.
Таким образом, у противостояния, в которое Франция погружается до весны, будут два фронта, уличный и парламентский. Причем на обоих исход битвы неясен: драка за улицу между теряющими членов левыми партиями, профсоюзами и их конкурентами от «желтых жилетов» и прочих ассоциаций будет не менее жесткой, чем схватка за голоса в парламенте, где у президентской партии нет большинства.
Умудренный опытом многих предшественников, которые до него пытались отобрать у французов 28 лет обеспеченной жизни после трудовой деятельности (если не считать Греции, это еврорекорд), Макрон ставил на «законодательный блицкриг». Смысл – проголосовать за реформу быстрее, чем протесты раскачают страну до состояния паралича, когда будет не до реформ. Негативный опыт имеется: в 1995-м правительство Алена Жюппе, запустившее куда более мягкий аналог пенсионной реформы, заполучило даже не протесты, а бунт. Он принял такие масштабы, что заговорили о новом Красном мае 1968-го, после которого, напомню, ушел президент де Голль, казавшийся непотопляемым.
Бузило в обоих случаях то поколение, которое называют французскими «шестидесятниками» – поколение послевоенного бума рождаемости, которое демографически не вмещалось ни в какие структуры. Только в 1968-м оно требовало образования и работы, а в 1995-м – сохранить выход на пенсию в 60 лет после 37 лет взносов в пенсионный фонд. По сути, отмечает философ Жан-Пьер Ле Гофф, пенсия как «большие каникулы» стала чем-то вроде национальной идеи: в 1982 году социалист Миттеран подменил ею левую идею и борьбу за права трудящихся, что позволило ему переизбираться на пост президента еще 10 лет. Конъюнктура тогда позволяла такие подарки, общество потребления, общество свободного времени стало флагом целого поколения, из которого вышли «новые левые» 1980-х. Конъюнктура переменилась, но идея пережила создателя – она овладела массами. И продолжает ими владеть.
Бунт 1995-го, когда на два месяца встал весь транспорт, от метро до самолетов, вместе со школами и всем госсектором, а на улицы вышли 2 миллиона, похоронил реформу Жюппе, а затем и его кабинет. С тех пор любая корректировка пенсионной системы (в 2003-м, 2010-м, 2018-м) ставила страну на грань классовых битв. Правда, столь сокрушительных побед больше улица не одерживала. Но и власти осторожничают: режут, что называется, по частям. Так продолжается 30 лет: пенсионная реформа во Франции потому и не заканчивается, что ее никто не решается начать всерьез.
Сейчас все как будто по той же канве. Одни с цифрами доказывают, что пенсия с 62 лет (порог подняли в 2010-м) – безумная роскошь в кризис. Другие с плакатами, что это – попытка лишить средний класс самого дорогого, что у него осталось, «права на неработу». Социологи констатируют: называть это борьбой за права трудящихся странно (трудиться как раз не хотят), но несправедливость просматривается. Почему, в самом деле, одним было можно, а другим теперь – нет? Добавьте, что в процессе полуреформ Франция обзавелась десятками «спецрежимов» выхода на пенсию. И как привести теперь к общему знаменателю?
Заводилы из «шестидесятников» постарели, но за пенсии бьются как в молодости. Аналитики даже задаются вопросом: а не приходит ли на смену классовым боям война поколений? Статистика-то безжалостна: если в 1980-х один французский пенсионер жил на отчисления из зарплат четырех работающих, то сегодня его обеспечивают лишь полтора. Да и жить стали дольше – лет на 10. Дефицит пенсионной системы прогнозируют с 2023 года. Но Франция стоит на своем: против реформы Макрона 70% граждан. И даже аргумента, что протесты оставят самих протестантов без пенсии, не слышит.
Только ли в избалованности тут дело, как хором утверждают в странах, где свои реформы пенсионного возраста проглотили и не поморщились (те же соседи-немцы работают до 67 лет)? Регулярные попытки реформировать «национальную пенсионную идею» выявили проблемы, которые другие привыкли не замечать. Начать с того, что надо же чем-то заменить сам проект – идею жить и трудиться ради свободного времени, которое в 60 лет можешь потратить на жизнь в свое удовольствие. Она стала смыслом жизни для нескольких поколений (и не только во Франции), которые перетянули на себя одеяло. И как теперь восстановить связь с новыми поколениями – ведь пенсия это то, что заработают дети, и соответственно то, что в них было вложено? В обществах показательной толерантности уравняли в правах разнополые союзы и отменили поддержку традиционной семьи, которая растит и воспитывает детей. А как без этого выправлять демографию, которая на митинги не реагирует?
Наконец, тот же Ле Гофф подчеркивает: «Общество свободного времени, где высшей целью стала идея дожить до «неработы», имеет и оборотную сторону – дегуманизация труда». Если человек работает меньше, из него надо больше выжать. Менеджерские стимулирования эффективности, субъективные оценки работников по критериям, которые устанавливаются бесконтрольно, для многих в XXI веке превратили работу в каторгу, с которой нужно как можно быстрее сбежать. Все это давно перекочевало из частного сектора в государственный, поэтому желание как можно скорее сменить работу на пенсию – уже не блажь, а самозащита. «Все это антропологически ненормально», – заключает философ. Впрочем, это уже проблемы не одной страны, а цивилизации потребления, в которой Франция просто «прописала» слишком много желающих…
