Армен Мартиросян
Фото сайта kremlin.ru
Руководители зарубежных государств «должны сами определить, что для них важнее – выполнение каких-то союзнических обязательств… или обеспечение своих национальных интересов», отметил президент РФ Владимир Путин в Астане. В Германии «во главу угла, судя по всему, поставлены союзнические какие-то обязательства, в данном случае Федеративной Республики в рамках Североатлантического альянса. Правильно это или нет – я считаю, что это ошибка…» – так ответил Путин на вопрос журналиста относительно роли Германии в украинском конфликте. Глава России затронул одну из наиболее противоречивых тем современных международных отношений, касающихся сопоставления национальных интересов с союзническими обязательствами. Это заявление вызывает некоторые ассоциации с «мюнхенской речью» Путина, ставшей в свое время предметом дискуссий среди экспертов и практиков международных отношений.
И для этого есть основания. Чем должны руководствоваться правительства при разработке и реализации своих внешнеполитических стратегий: национальными интересами своих стран или обязательствами, вытекающими из членства их стран в союзах и альянсах? Позиция лидеров ведущих стран относительно этого основополагающего вопроса может в значительной мере повлиять на процесс трансформации однополярного мира и формирования нового международного порядка, а также отразиться на долговечности и эффективности действующих союзов и альянсов.
Сложность вопроса усугубляется тем, что некоторые школы политической мысли оспаривают само понятие национального интереса. Приверженцы этих теорий ссылаются на то обстоятельство, что в современных плюралистических и довольно стратифицированных обществах весьма трудно объективно определить национальные интересы, так как признание того или иного выбора в качестве национального интереса подразумевает довольно широкое общественное согласие относительно его жизненной необходимости. С учетом того что в обществе всегда существуют конкурирующие социальные группы, преследующие разные, порою несовместимые цели, определение национального интереса само по себе становится весьма проблематичным. Конвергенция интересов различных социальных групп и современного государства является скорее исключением, нежели нормой.
Еще Генри Моргентау, один из классиков реалистической школы международных отношений, утверждающих первичность национальных интересов, отмечал, что лидеры из-за своих убеждений и в силу того, что национальный интерес является довольно субъективным понятием, которое трудно вывести, рассчитать и обосновать, могут ошибиться в их определении. Даже беспристрастным аналитикам крайне трудно судить о том, руководствовались ли лица, принимающие те или иные стратегические решения, национальными интересами или маскировали другие мотивы. Так, в доказательство суждений относительно спорности понятия национального интереса приводятся, в частности, примеры советского вторжения в Афганистан и американской оккупации Ирака. Отвечали ли эти «инициативы» национальным интересам СССР и США, или избранные стратегии обслуживали интересы определенных групп, или просто явились результатом существенного просчета политических деятелей?
Определение национальных интересов исключительно в контексте максимизации власти без учета баланса интересов чревато непредвиденными последствиями. Кризис либерального миропорядка тому яркий пример. После распада СССР Соединенные Штаты как единственная супердержава стали все чаще прибегать к принуждению, нежели к убеждению своих партнеров, а порой и союзников. Помимо роста новых центров власти и, как следствие, ее перераспределения на глобальном уровне, именно «неоимперские инстинкты» Вашингтона и кризис его авторитета не только подорвали гегемонию США, но и дискредитировали саму концепцию глобального либерального миропорядка.
Наблюдаемые сегодня на международной арене конфликты и глубинные разногласия – это разворачивающаяся борьба между государствами и группами государств за то, какой будет миропорядок после затухающей однополярности. В условиях грядущей многополярной системы «великие державы» вынуждены будут опять создавать коалицию государств, чтобы уравновесить ею другие полюса и центры власти. При этом систему функционирования коалиции, ее прочность и дееспособность в значительной степени определит логика иерархии внутри самой коалиции. Отсюда возникает основополагающий вопрос: будет ли логика возможной иерархии основана на имперской или гегемонистской форме? Имперская форма предполагает строгую субординацию и отсутствие правил для доминирующей державы; ведущее государство управляет посредством приказа, а при необходимости – принуждения. В гегемонистском порядке ведущее государство устанавливает вполне согласованные правила и действует – более или менее – в их рамках; оно договаривается, не навязывая порядков, и правит, совместно формируя среду, в которой взаимодействуют все партнеры. При этом ведущее государство в обмен на сотрудничество со своими союзниками предоставит им некоторый набор общественных благ, включающий, как правило, обеспечение их безопасности и поддержку режима открытой торговли. В силу доминирующего положения у гегемона – лидера коалиции есть больше стимулов действовать в своих долгосрочных интересах, а не конкурировать с ее членами за краткосрочные выгоды. С учетом этого ведущие эксперты – сторонники либерального международного миропорядка призывают США пересмотреть методы взаимодействия как со своими традиционными союзниками, так и с партнерами в разных уголках планеты.
Кризисы и напряженности на пространстве СНГ, имеющие место в результате изменения распределения сил как внутри Содружества, так и вдоль его границ, являются серьезным испытанием прочности и эффективности действующих там наднациональных структур, где сегодня лидерствует Россия. Но ее дальнейший успех будет определяться не только способностью генерировать власть и богатство внутри самой страны, но также умением терпеливо укреплять коалиции и союзы, чтобы успешно и без больших потерь преодолеть нынешние и грядущие геополитические вызовы. Для этого «традиционных инструментов» влияния России может оказаться недостаточно. Возможно, глава Таджикистана Эмомали Рахмон, заявив на саммите в Астане от лица своих коллег по СНГ: «Мы хотим, чтобы нас уважали», это и имел в виду?
