Александр Кобринский
Фото wikipedia.org
В России продолжают обсуждать идею о начале работы магазинов беспошлинной торговли для дипломатов и членов их семей. Как следует из постановления правительства России, в каждом субъекте Федерации будет создаваться не более одного магазина, торговля будет вестись за рубли, доллары и евро, но вот пускать в эти магазины будут только по специальному удостоверению. Это принципиальная новация: магазины Duty free ранее существовали лишь на выезде из страны.
Пресса уже успела назвать эти магазины «новыми «Березками». Такое название в советское время носили специальные магазины, где торговали за валюту и чеки Внешпосылторга и «Внешторгбанка (ими вместо валюты платили советским морякам дальнего плавания и специалистам, работающим за границей). «Березки», в свою очередь, пришли на смену «Торгсину» (сокращенное «торговля с иностранцами»), который продавал всем желающим самые дефицитные товары (и прежде всего – продукты), но только за золото, серебро и иностранную валюту.
Роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» красочно демонстрирует характерную сцену, в которой «сиреневый гражданин», покупающий в «Торгсине» лососину, старательно изображает иностранца. Булгаков в этой сцене более чем ярко показал, как подобная торговля толкает на бунт даже самых простых и далеких от политики граждан. «Политически вредный» спич Коровьева о социальной несправедливости продажи за валюту немедленно порождает революционное выступление:
«Приличнейший тихий старичок, одетый бедно, но чистенько, старичок, покупавший три миндальных пирожных в кондитерском отделении, вдруг преобразился. Глаза его сверкнули огнем, он побагровел, швырнул кулечек с пирожными на пол и крикнул:
– Правда! – детским тонким голосом. Затем он выхватил поднос, сбросив с него остатки погубленной Бегемотом шоколадной Эйфелевой башни, взмахнул им, левой рукой сорвал с иностранца шляпу, а правой с размаху ударил подносом плашмя иностранца по плешивой голове».
Забегая вперед, отметим, что именно борьба за социальную справедливость привела к прекращению торговли за чеки. Еще через некоторое время прекратилась и торговля за валюту: какой в ней был смысл при наличии валютной биржи и возникшей внутренней конвертируемости рубля?
Тем не менее такая торговля дала СССР гораздо большее, чем принудительное изъятие ценностей (этот процесс – «сдавайте валюту!», перенесенный в сон Никанора Ивановича Босого, описан Булгаковым в 15-й главе того же романа). Интересы же в «Торгсине» были встречные. Люди обменивали там на продукты свои последние ценности (включая даже золотые коронки с зубов), спасаясь от катастрофического голода начала 1930-х годов, а государство пополнило свои запасы на сумму, эквивалентную почти 300 миллионам золотых рублей, создав базу для индустриализации. Особенно непросто приходилось верующим людям. Так, к примеру, мы читаем, как живший в то время в Орле ссыльный поэт Александр Туфанов в письме пытается поддержать свою оставшуюся в Ленинграде жену, когда ей грозила потеря работы: мол, не сомневайся и снимай в случае чего серебряную ризу с иконы – это даст возможность прожить некоторое время. Предметы религиозного культа «Торгсин» принимать не имел права: они и так считались собственностью государства, но на практике это правило не соблюдалось.
Двойные денежные системы и параллельная торговля возникли почти во всех странах «социалистического лагеря», и они служили наглядным примером социальной несправедливости и расхождения слова и дела. В Советской России они появились сразу после революции: в романе Бориса Пастернака мы читаем, как Юрий Андреевич Живаго со своим тестем получают ордера в первый послереволюционный закрытый спецраспределитель, и у них глаза лезут на лоб от обилия продуктов, которые им насыпают в подставленные мешочки, сделанные из наволочек. Это была настоящая оплата, а не ржавые селедки, выдававшиеся в то время в виде пайка, но зато и работа покупателей считалась «настоящей»: консультации в Высшем совете народного хозяйства и лечение заболевшего члена правительства.
Однако при всей выгоде параллельная торговля за валюту означала, что государство признает свою национальную денежную систему неполноценной, а своих граждан, которые ею вынуждены пользоваться, – людьми второго сорта. Советские власти в конце концов поняли, что ничто так не бьет по патриотическому воспитанию, как «Торгсин» и «Березка». Московский школьник днем слушал речи учителей о величии СССР и о его военной и экономической мощи, а вечером – разговоры родителей, которые советовались, где бы достать у спекулянтов заветные чеки.
Уважающие себя страны никогда не допускали непосредственной продажи на своей территории товаров за валюту и тем более – магазинов «не для всех», как бы ни сильна была нужда в валютной выручке. Даже полузадушенная санкциями Куба в прошлом году прекратила хождение «конвертируемого песо».
Комментируя введение магазинов duty free для дипломатов, член Совета Федерации Владимир Джабаров предсказуемо сослался на опыт СССР и на «дополнительный источник получения валюты» для страны. Как говорил персонаж «Обитаемого острова» братьев Стругацких: «Вы все воображаете, будто старую историю отменили и начали новую…»
