Памяти Сергея Ковалева

Фото Reuters

В его имени для меня заключен важный исторический и нравственный смысл. Пожалуй, я бы хотел, чтобы этот смысл был очевиден для любого интеллигентного человека в России. Но все, увы, не совсем так, я прекрасно это знаю. Современные российские государственные СМИ сделали довольно многое для того, чтобы имена первых правозащитников снова оказались объектом небрежения, насмешек или ненависти.

Ковалев, правда, по этому поводу, насколько я знаю, вовсе не переживал.

Он уже был как-то частью крохотного меньшинства, ненавидимого и уничтожаемого, в 1960–1970-е годы. Людей, готовых представлять, отстаивать, защищать идею, просто идею прав человека, действительно были единицы. Я помню, что в самом звучании этих фраз было что-то крамольное: свобода слова, свобода совести, свобода передвижения… жуть просто.

Сочувствовать им могли, да, пожалуй, очень многие – из тех, кто слышал о них хоть что-то и хоть что-то способен был понять. Но только сочувствовать, тихо и на расстоянии. Сказать публично слово (хотя бы слово) или подписать петицию в чью-либо защиту – это было делом единиц.

Ковалев – один из отцов-основателей великого движения, хотя уж отцами-то они себя точно не чувствовали, почти все были молодые, азартные, упрямые (кто-то сейчас скажет «упертые»), бесстрашные люди. Мужчины и женщины. Ковалев был один из самых бесстрашных.

Да, бесстрашных: никакие лагеря, никакие тюрьмы, долгие, короткие, пересыльные, никакие тяжкие испытания, что для некоторых кончались смертью, не сломили его, не подвинули ни на йоту в его убеждениях. Ну, привычные слова. Но тут – все в точку.

И он оказался одним из тех, тоже немногих первых правозащитников, кому довелось строить новое государство. В частности, писать его Конституцию, создавать службу омбудсмена.

Государство отказывалось от идеологической монополии и от монополии на власть одной партии. Это, впрочем, не означало отказа государства от любых идей. Помню, как Сергей Адамович неторопливо и веско цитировал Сахарова: «Идеология защиты прав человека – единственная, которая может сочетаться с такими различными идеологиями, как коммунистическая, социал-демократическая, религиозная, национал-почвенническая...» То есть люди самых разных взглядов могли рассчитывать на беспристрастное отношение государства.

Все, как всегда, оказалось сложнее и мрачнее. Помню, что до войны на Кавказе Ковалева, как уполномоченного по правам человека, более всего волновали задержанные и невыплаченные зарплаты. Ему писали жалобы, и он отчаялся уже стучаться в ворота ведомств и предприятий. Но потом пришла война.

Как это самое государство, желающее считаться демократией, должно было вести себя в отношении сепаратистских движений – мирных и не шибко мирных? Думаю, нет ответа ни у кого. Ковалев, первый наш уполномоченный по правам человека, сознавал, что государство наше в том конфликте с Чечней оказалось, по сути, в ловушке. И, как и большинство тогдашних политиков (вот тут я подчеркну: как и большинство), он выступал хоть за какой-нибудь компромисс.

Но что особенно важно, Сергей Ковалев был категорически против большой войны на Кавказе. Он ее предвидел. И он в отличие от многих видел, чувствовал, что такая большая война перевернет души, даст им напиться и упиться кровью, что она быстро обесценит все ценности, кроме ценности военной добычи. Что она, безусловно, заменит силу права правом силы.

Как водится, верх взяли (в важном деле влияния на тогдашнего президента) те, кто обещал скорую и безусловную военную победу.

Сергей Ковалев какое-то время должен был одновременно защищать права и бороться против войны. Вследствие чего опять заслужил ненависть части соотечественников.

Для него, одного из соавторов главы 2 Конституции («Права и свободы человека и гражданина»), война на Кавказе была вариантом войны гражданской – которую он считал проклятием страны.

Да, он надеялся на компромисс и на мир на его основе.

Парадокс заключается в том, что мы сейчас наблюдаем в Чеченской Республике действие некоего компромисса, который, между прочим, исключает из повестки идею прав человека. Начисто. А современное российское государство, заключившее данный компромисс и в полной мере раскрывшее в этом свою сущность, теперь уже ни в коем случае не ведет открытую борьбу с правозащитным движением. И вручает даже правозащитные премии.

Тоже вроде парадокс. Но кажущийся.

На самом деле сейчас просто более ясно, чем раньше, что названное движение – непобедимо. Бороться с ним бесполезно. В него вливаются не только все обманутые и отверженные, ряды коих, увы, не тают, но и почти все отстраненные от власти диктаторы (обычно на следующий день после отстранения).

Сергей Адамович Ковалев знал об этом почти 50 лет назад, когда только начинал отбывать свой первый срок. Он точно знал, что до своей смерти или после нее (не важно) непременно выйдет из этой схватки победителем.