Отделим ли уголовный закон от морального

Хорошо известно изречение Иммануила Канта о том, что две вещи достойны удивления и наполняют нас трепетом: звездное небо над головой и моральный закон внутри нас. Эта максима знаменитого философа вспомнилась в связи с шумихой, поднятой в массмедиа по поводу выхода из заключения маньяка, отбывавшего срок за действия, которые сближают его скорее с диким хищником, чем с человеком разумным. Было высказано очень спорное утверждение о том, что в Уголовном кодексе морально-нравственный закон не прописан. Это этическая оценка ситуации, оценка политиков и журналистов. Но хочется взглянуть на проблему с теоретико-правовой точки зрения.

Действительно ли морально-нравственный закон не прописан в УК? Это не совсем так. Начнем с формальной стороны. Название главы 25 УК звучит так: «Преступления против здоровья населения и общественной нравственности». Значит, нравственность как общественная ценность все-таки может являться объектом преступного посягательства и быть защищаема уголовно-правовыми средствами.

Но главное лежит глубже. В теории права давно сложилось представление о том, что право, а точнее, закон – это формализованное выражение некоторых общепризнанных правил коммуникации в человеческом обществе. Например, заповеди Моисея. Иногда законы – формальные правила-предписания – сформулированы персонами, наделенными властью: царями, фараонами, князьями. Иногда – узким кругом властных элит. Иногда – демократически избранными органами представительной власти. Но всегда закон выражает чью-то волю. Вспомним классиков: «Право – это возведенная в закон воля экономически господствующего класса». Но разве воля человека не является продуктом, выражением его представления о ценностях – сострадании, свободе, счастье, достоинстве, справедливости и т.д.?

Политологи и журналисты формально правы: в диспозициях конкретных статей УК не найти таких понятий, как нравственность, этика, мораль. Нарушение этих философских, в высшей степени абстрактных категорий в качестве основания для уголовного наказания придавало бы этим нормам безграничную юридическую неопределенность. А это противоречило бы базисным принципам нормотворчества и права.

Уголовно-правовая охрана нравственных ценностей реализуется через моральный статус правоприменителя. Посмотрим на Уголовный и Уголовно-процессуальный кодексы с точки зрения предоставления возможности лицу избрать несколько вариантов квалификации преступного деяния, избрания вида и объема наказания, применения тех или иных правил расследования преступлений. Таких точек выбора у следователя, дознавателя, судьи бесчисленное множество.

Вот один из самых простых примеров. Статья 61 УК «Обстоятельства, смягчающие наказание», пункт з части 1: «Противоправность или аморальность поведения потерпевшего, явившегося поводом для преступления». От чего зависит решение судьи, следователя? Только от представления, грубо говоря, о добре и зле.

Статья 9 УПК: «В ходе уголовного судопроизводства запрещаются осуществление действий и принятие решений, унижающих честь участника уголовного судопроизводства, а также обращение, унижающее его человеческое достоинство». Это нравственный императив или сухая буква уголовного процесса?

Статья 17 УПК «Свобода оценки доказательств», часть 1: «Судья, присяжные заседатели, а также прокурор, следователь, дознаватель, оценивают доказательства по своему внутреннему убеждению, основанному на совокупности доказательств, руководствуясь при этом законом и совестью». Понятия «совесть» и «мораль» очень взаимозависимы, в известном смысле тождественны – это почти очевидно.

Вот и судите сами, прописаны ли в уголовном праве морально-этические законы. Выбор – признать ли человека преступником или героем (как, например, в случае необходимой обороны), простить его или наказать «по всей строгости» – лежит вне законодательных регламентаций. Существует целая отрасль научных исследований – судейское усмотрение, или судейская дискреция. И чем глубже погружаешься в эту тему, тем больше понимаешь – дело не в том, что записано в текстах правовых норм, а в том, в чьих руках этот закон.

Рассматриваемая проблема возникла не вчера. Жан-Жак Руссо говорил, что понятие естественного (то есть общепринятого) закона утрачивает юридическое значение и становится исключительно моральной категорией. Российские ученые давно исследуют взаимодействие права и нравственности. В МГЮА им. О.Е. Кутафина действует философско-правовой клуб «Нравственное измерение права», защищены множество диссертаций по этой теме (в том числе докторская диссертация уполномоченного по правам человека Татьяны Москальковой), выпущены сотни публикаций.

Буква закона – не более чем заготовка до тех пор, пока к ней не прикоснется миропонимание чиновника, следователя, судьи, да и вообще любого, кто ее применяет. Практически как в сентенции: из полена можно сделать и икону, и дубинку.

Для размышления о взаимопроникновении права и нравственности можно рекомендовать фильм Станислава Говорухина «Ворошиловский стрелок». Почти в каждой сцене герои становятся перед морально-юридическим выбором. Вспомните, например, эпизод, когда участковый инспектор фактически спасает от тюрьмы старика, пряча винтовку, с помощью которой тот вершил самосуд. Где здесь грань между законностью, нравственностью и справедливостью? Такие ситуации возникают в работе правоприменителей практически всегда.

Наполнение правоприменения, то есть нашей правовой действительности, нравственностью в общечеловеческом понимании должно стать одним из приоритетов судебно-правовой реформы. Оно должно произойти не путем конструирования новых моделей судоустройства, а через подбор и воспитание (только личным примером руководителя), через систему наказания и поощрения тех, в чьих руках находится закон. Такая реформа стоит в политической повестке дня и должна войти в предвыборные программы партий.