Григорий Заславский. Закат Европы vs сумерки Богомолова

Фото Reuters

Прочитал про «Похищение Европы 2.0» и, поскольку Европы целый год не видел, во многое готов поверить, во что раньше не верил. Богомолова, кстати, я тоже давно не видел, почти столько же, сколько и Европу, но время от времени переписываюсь с ним и даже по коротким его ответам не понимаю разгоревшегося на полях обсуждения его текста спора, он или не он это написал. Кто был на его спектаклях, едва ли сомневается в том, что Богомолов может и показать, и написать. Для тех, кого не убеждают яркие картины, он обычно добавляет экраны с «подстрочником». На мой взгляд, те, кто не верит в то, что Богомолов может написать, скорее всего не видели его спектакли.

В его манифесте, как и в спектаклях Богомолова, много справедливого, из числа очевидного. Читаю: «Человек – прекрасное, но и опасное существо. Словно атомная энергия, он обладает и созидательной, и разрушительной силой». Я согласен, полностью согласен. Конечно, как только в следующем, втором абзаце упоминается «сложный человек», сразу же – у тех, кто умеет помнить – из памяти всплыло воспоминание о статье, которая так и называлась «В поисках сложного человека», подписана была Даниилом Дондуреем и Кириллом Серебренниковым и вышла 11 с половиной лет назад, любопытная деталь – в «Российской газете», а нынешний манифест (та статья, конечно, тоже была манифестом) Богомолова опубликован в «прямо противоположной» ей «Новой газете».

Происходящие в Европе события, на которые Богомолов, кстати, как и я, смотрит из Москвы (и с этой точки зрения забавно выглядит диалог, в который вступил после выхода статьи Богомолова драматург Иван Вырыпаев: Вырыпаев упрекает Богомолова в незнании и непонимании Европы, в которой Богомолов не жил так долго, как Вырыпаев, и дальше учит нас правильному пониманию происходящего в России, из которой уехал 10 или даже 12 лет назад), Богомолов интерпретирует как следствие некоего сознательного решения ликвидировать сложного человека, поскольку, как известно, поэта далеко заводит речь, а человека – слишком далеко заводит сложность. Но куда естественнее предположить, куда очевиднее, что все происходящее сегодня в Европе – следствие все той же, прежней, привычной для европейца рефлексии, которую можно называть сложной, а можно, наоборот, простой.

Вот говорят: каждый охотник желает знать, где сидит фазан. Не знаю. Но даже не написавший и не опубликовавший свой манифест художник носит его в своем ранце, как маршальский жезл. Художник, тем более режиссер, – полководец, и без маршальского жезла ему пути не будет.

Богомолов написал – мы (из уважения прежде всего к себе скажем – все!) прочитали. С оценками, которые он дает террору соцсетей и нового «общественного договора», согласен почти полностью, с историческими примерами и цепочками причин и следствий, не будучи историком, хочется спорить. «Запад декларирует себя как общество, «заточенное» на реализацию личностных свобод. На самом деле сегодня Запад ведет борьбу с человеком как со сложной и трудноуправляемой энергией», – пишет Богомолов как о некой новой («сегодня»!) модели Европы и мира. Но разве инквизиция не боролась со сложностью и неоднозначностью? Нынешняя борьба обходится без костров, а признание вины тем, кто волей судьбы оказался на скамье подсудимых, – неизбежное требование любого суда.

Манифесты – как великаны, которые, как говорит Раневская в «Вишневом саде», только в сказках хороши, а так они пугают.

На полях «Европы…» Константина Богомолова, конечно, хочется сделать несколько карандашных, то есть скромных (их легко стереть ластиком) пометок. В порядке комментариев к описательно-мотивировочной части жесткого приговора нынешнему европейскому миропорядку (который мне тоже не нравится, и в Европе он Вырыпаеву, как мы узнали сейчас, нравится, а очень многим европейцам, которые сами в Европе родились и их родители в Европе родились, и родители их родителей тоже, – им этот новый миропорядок тоже не нравится, о чем они признаются с порога, и не в России – под пытками, а прямо у себя на родине, в Париже, например).

«Традиционные тоталитарные режимы подавляли свободу мысли. Новый нетрадиционный тоталитаризм пошел дальше…» Это так и не так. Свободу мысли – конечно, но ни один тоталитарный режим никогда не ограничивался и не довольствовался одной свободой мысли, всегда стараясь – как химия в известной ломоносовской цитате – далеко простирать руки свои в дела человеческие, далеко и еще дальше. С кем спать, что есть, где сын за отца не отвечает, а где – отвечает и даже очень… Притом что Богомолов прав, конечно, в том, как расцветает нынче пышным цветом террор среды, когда общество становится куда более сильным и страшным орудием подавления, чем государство. И либеральный террор оказывается не либеральнее любого другого, а порой еще безжалостнее к инакомыслию. Все, что пишет Богомолов про социальные сети, он не раз испытал на собственной шкуре. Он и сам пользовался соцсетями как инструментом репрессий. Занимаясь искусством, невозможно отказаться от иерархии, любая демократия обречена, если в результате народного волеизъявления будет разрушена система управления государством, а с нею – система канализации, водопроводная система и все прочие. Соцсети отрицают иерархию, поэтому любой Художник, как и любой Политик, не может согласиться с этим – по словам Богомолова – новым бесконтактным и анонимным насилием, а Государство не может и никогда не сможет согласиться со следствием всего этого – анонимной безнаказанностью. Да и Карл Поппер написал, что любая демократия заканчивается вырождением.

Странно читать, что «христианство придавало сексуальному акту сакральность. Божественность и красоту». Я не богослов и вряд ли когда-то им стану, но, вероятно, мы читали какие-то разные книжки о христианстве, хотя ничего подобного не писали не только в журнале «Наука и религия». Эротика действительно была предметом искусства, но христианство, как и другие традиционные религии, такое искусство не приветствовало.

А с тем, что «секс – это свобода. Секс – это опасность…» и т.д. спорить трудно, тут кстати было бы поддержать профилактику заболеваний, передающихся половым путем (это – если мы отстаиваем консервативные ценности, только в этом случае).

Про трансграничность общества и глобализацию как часть новой тоталитарной империи – снова не поспоришь, тут как с сексом. Раньше советский еврей, пусть и вдоволь намучавшись, мог рассчитывать на выезд в Израиль (да еще – через Вену). Скажите, куда податься нынешнему европейцу? Если снова обратиться к сказочным примерам – мы стремились в Европу, как старуха из сказки о рыбаке и рыбке, но в отличие от старухи видели в ней не только дворцы, но и пушкинскую свободу, которая должна была нас встретить у входа в эти дворцы. А когда темницы пали, глазам открылся вид на все то же разбитое корыто.

Забавно: поправляя ошибку Богомолова про детей, которые, как советские пионеры-герои, предают сегодня родителей в США, редакция приводит лишь еще более убедительные подтверждения его правоты. Да, тут он снова прав. Прав, прав, прав…

Европа (во всяком случае, официальная) нас не слышит и не понимает. Стараясь ей что-то объяснить (официально), мы не можем найти слова, которые были бы там понятны.

Нам точно что-то нужно! В этом я полностью и безоговорочно с Богомоловым согласен.

Прочитал про «Похищение Европы 2.0» (еще раз прочитал). И упоминание суда (несколькими абзацами выше) тут не случайно, конечно (я тоже подбирал слова): вводная и описательно-мотивировочная части по преимуществу сопротивления и желания спорить не вызывают… Да даже и резолютивная – почти не вызывает желания спорить, поскольку в художественном тексте автор имеет право на гиперболы и прочие вариации преувеличений. Мне не нравится судья, то есть автор. Не Константин Богомолов – видный мужчина, красавец, лицедей, а… Расскажу анекдот, хотя говорят, что это подлинный случай. 6 июня 1954 года в Москве открывали памятник Юрию Долгорукому. И вот, когда скрывавшая монумент белая ткань упала и открыла собравшимся фигуру князя на коне, в наступившей тишине громко прозвучал голос скромного композитора Каца: «Не похож». Богомолов, которого мы воспитали и в отличие от Европы не потеряли, не похож на того, кто способен, как Данко или (Горький с ним, с Данко!) Пуришкевич, повести нас вперед или назад, возглавив движение налево или направо. Богомолов – как художник – больше похож и давно уже, казалось, выбрал и свыкся с ролью регулировщика, подобного сказочному камню, красиво возвышающемуся в сказочной степи и напутствующего богатыря на распутье: направо пойдешь… налево пойдешь… прямо пойдешь… Как Соловей-разбойник, он нападает то на Пушкина, то на Достоевского так, что летят клочки по закоулочкам… Конечно, он – наш. Наш герой, сказочный. Кстати о распутье: в знакомой нам, его верным и неверным зрителям, богомоловской «розе ветров» приличных вариантов прежде путникам не предлагалось.