Прорывные вещи Валентины Матвиенко

Фото с официального сайта Совета федерации / council.gov.ru

Подводя итоги «правительственного часа» 8 июля с участием главы Минпромторга Денисом Мантуровым в Совете Федерации, спикер верхней палаты парламента Валентина Матвиенко призвала министерство более активно заниматься импортозамещением и добиваться прорыва в российской промышленности.

Об импортозамещении заговорили в конце 2014 года, после введения масштабных экономических и политических санкций против нашей страны. На тот момент, по данным Минпромторга РФ, доля импортной продукции на внутреннем рынке составляла: станкоинструментальная промышленность – 88,4%, тяжелое машиностроение – 60%, нефтегазовое машиностроение – 60%, пищевое машиностроение – 87%...

Учитывая такой фон, эмоциональный призыв Валентины Ивановны вполне оправдан. Впрочем, руководителя Совета Федерации всегда интересно слушать. Она всегда выступает эмоционально и убежденно (не путать с «убедительно»). «Хочется, чтобы вы перестроились, – обратилась спикер к главе Минпромторга, – и от той огромной текущей и рутинной работы, которой вы вынуждены заниматься и которая неизбежна, все-таки настроились на прорывные вещи. Пусть это будет немного, но пусть это будет качественно и конкурентно в мире, чтобы Россия вернула себе статус крупной промышленной и высокотехнологичной державы».

Как сочетать взаимоисключающие требования – «пусть это будет немного» и вернуть «статус крупной промышленной и высокотехнологичной державы» – не очень понятно. Однако, Валентина Матвиенко уточнила: «Ни одна страна мира не производит все. И это делать не надо, но важно сохранить те компетенции, которые у России еще остались, те отрасли, где мы конкурентоспособны, где мы можем быть впереди планеты всей».

Фактически спикер Совета Федерации сформулировала перспективу для отечественного машиностроения (прежде всего) – анклавное промышленное развитие в технологических заповедниках. Но о каких же «прорывных вещах» может идти речь?

Если учитывать весь геополитический опыт развития России и даже просто географический фактор, можно в первом приближении отметить: нам больше всего удаются крупные инфраструктурные проекты, транспортное и энергетическое машиностроение больших мощностей. Удавались. Так, отечественная промышленность сегодня способна производить газотурбинные установки (ГТУ) для газоперекачки максимальной мощностью 60 МВт. Американцы (General Electric) – 350 МВт. Но лопатки для первых ступеней своих ГТУ нам все равно приходится закупать у американской фирмы.

Помнится, Россию еще лет 10 назад называли «энергетической сверхдержавой». Если бы Россия главной темой своего председательствования на саммите G8 летом 2006 года не избрала энергобезопасность, нас бы никто не понял. Недаром составители доклада Национального разведывательного совета США «Контуры мирового будущего – 2020» констатировали в 2005 году: «…Россия как самый крупный за пределами OPEC поставщик энергии будет находиться в чрезвычайно выгодной позиции, оперируя своими нефтяными и газовыми резервами для достижения своих целей во внешней и внутренней политике».

…Но создать отечественную, российскую технику и технологии добычи углеводородов на северном шельфе за четверть века мы так и не смогли. Может быть, это и неплохо, кстати: сохраним ценнейшее сырье для будущих поколений. Напомню, одно только Штокмановское газоконденсатное месторождение содержит около 4 трлн куб. м газа.

Даже технологии, связанные с космической деятельностью, уходят из той зоны, которую Валентина Матвиенко обозначила как «прорывные вещи»: доля российских космических запусков в общем числе мировых запусков в 2013 году – 39,5%, в 2019-м – 10,3%.

На что еще, «качественное и конкурентное», мы можем рассчитывать? Судя по всему, сейчас ставка делается на «цифровую трансформацию».

10 октября 2019 года Владимир Путин своим указом утвердил «Национальную стратегию развития искусственного интеллекта на период до 2030 года». В этом документе, например, отмечается: «В 2018 году мировой рынок технологических решений, разработанных на основе искусственного интеллекта, составил 21,5 млрд долл. США и, по прогнозам экспертов, к 2024 году достигнет почти 140 млрд долл. США».

6 июля 2020 года президент РФ поручил правительству «принять исчерпывающие меры» по утверждению отдельного федерального проекта «Искусственный интеллект», обеспечив его необходимое финансирование. Срок исполнения – до 31 августа. Кроме того, Путин рекомендовал Госдуме совместно с правительством РФ обеспечить принятие федерального закона «Об экспериментальных правовых режимах в сфере цифровых инноваций в Российской Федерации». Тут еще более жесткое ограничение по срокам исполнения – к 26 июля.

И правительство уже бросилось в тот самый прорыв. Вчера, 9 июля, в наукограде Иннополис в Татарстане прошло совещание по поддержке IT-отрасли, которое провел председатель правительства Михаил Мишустин. Ядро обсуждения – налоговые льготы для индустрии информационных технологий.

Что-то это все напоминает… Да, конечно, нанотехнологическую эпопею! В 2009 году недавно заступивший на руководство госкорпорацией «Роснано» Анатолий Чубайс выступал в Физическом институте РАН. «Государство наделило нас уникальным объемом финансирования – несколько десятков миллиардов рублей, – заявил тогда Анатолий Чубайс. – Мы будем развивать только те бизнесы, в которых есть научная новизна».

Китай для финансирования работ в области искусственного интеллекта создал фонд в 125 млрд долл. Современный завод по производству микроэлектроники стоит примерно 10 млрд долл. У нас, несмотря на все усилия Чубайса, на всю микроэлектронику набирается около 1 млрд долл. Тут явно какая-то онтологическая проблема. Какая?

Однажды мне удалось накоротке побеседовать с директором завода по производству микрочипов Fab.10 компании Intel. Завод расположен в деревеньке Лейкслип недалеко от Дублина (Ирландия). Я спросил Билла Райли: почему Intel выбрал именно это место для Fab.10? «Все очень просто, – последовал мгновенный ответ, – хорошая экология и стабильная политическая система». Подумал и добавил: «Плюс отличное, стабильное электроснабжение».