Будущее евразийской интеграции

Фото сайта kremlin.ru

Лучшим индикатором состояния евразийского процесса стали бы выборы в евразийский парламент. Поляризация мнений сразу бы определила критерии успеха и цели объединения от группы евразийских оптимистов. Ожидаемо, ими бы стали правящие партии, и мы услышали бы критику со стороны западно-ориентированных либералов.

Такой гипотетический сценарий даже не из среднесрочной перспективы. Нет массового, на уровне среднего класса бизнеса и бюджетников, понимания того, что, собственно, из себя представляет формула «я – евразиец». У мигранта один образ, у державника – другой.

Процесс пока слишком зыбкий, чтобы давать волю выборам. К тому же «воду в бассейн» (свободные выборы) должны бы дать сначала в национальные парламенты ядра союза. Кстати, ведь по этому критерию – свободы выборов – в ЕврАзЭС (ЕАЭС, как показал  прошедший саммит объединения, как термин не прижился) уже нет былой гармонии. Армения и Киргизия куда дальше остальных ушли вперед. Правда, и особого счастья в социально-экономическом смысле это не дало.

Для чиновников евразийская интеграция – это конкретные управленческие вещи в рамках движения к унифицированному пространству: регулирование рынков, торговли, стандартов, прочих параметров и правил. На практике мы имели дело с двумя наиболее сильными образцами интеграции – позднесоветским и европейским вариантами. Ни один, ни другой в ЕврАзЭС дословно не повторяется, хотя общие мотивы, присущие всем аналогичным процессам, безусловно, имеются. Но они сильно влияют именно на картину будущего евразийского процесса. Куда идем – вопрос открытый. Разрыв между практикой и декларацией никак не зарастает. Практика ЕврАзЭС – это погруженность наших слабых экономик (около 1,8% мирового ВВП) в мировые процессы, а декларации не формулируют четких ориентиров будущего, что мы должны иметь в повседневной жизни. Конечно, специалист способен отстроить такую картину – образ будущего. Но вот обыватель – вряд ли.

Хотя сделано многое. Но из ряда широко описанных достижений подавляющая часть является универсальными механизмами для трансрегиональных процессов, при наличии структурной гравитации вокруг ядра двух-трех экономик: безвизовое пространство, снижение тарифных барьеров, унификация технических стандартов, создание совместных производств и допуск крупных корпораций на рынки друг друга. Поэтому возникает вопрос: а что в этом, собственно, «евразийского»? Понятно, что это определенная упаковка, политический бренд, в рамках которого идет процесс роста внутренней торговли и инвестиций наиболее крупных игроков внутри союза. Но не было бы этого бренда, в общем, все шло бы в том же духе. Речь идет о применении общей мировой практики на нашей почве.

Однако отличия европейского пути от евразийского разительны. Даже в плане раскрутки. Символики ЕврАзЭС просто нет – в той мере, как используются национальные символы и флаги. Это наиболее разительный контраст с Евросоюзом, бренд которого в определенный период раскручивали как символ социально-экономического успеха в поп-медийном пространстве. Практически не встретить евразийское содержание и в образовательных программах.

Европейский обыватель понимал, что Евросоюз – это выход в будущее, ответ на вызовы времени. Иллюзия это или нет – вопрос другой. Но еврочиновники и политики определенно в это верили в 1980–1990 годах. Сказать то же про евразийцев я бы не рискнул. Видимо, поэтому и провисает реклама процесса для евразийского обывателя.

И это сейчас, когда евразийским процессом руководят супертяжеловесы масштаба Путина и Назарбавева. А что потом?

Придут новые поколения, определяющие будущее объединения. И это логично – молодые из Центральной Азии, Армении, других стран ЕврАзЭС должны привносить свое видение и свою политическую картину интеграции. Политики с улицы дадут о себе знать. Имеющиеся конфликты внутри ЕврАзЭС могут выливаться в более острые формы, нежели сейчас.

Но, с другой стороны, личные отношения между лидерами будут уступать место бюрократизированным и даже автоматизированным (цифровым) платформам управления. Будет увеличиваться роль Евразийской комиссии. Станет ли объединение реально более сильным и более понятным для обывателя, чем сейчас, по-прежнему зависит от развития российского социально-экономического пространства.