О гордости за российскую модель формирования судейского корпуса

Фото pixabay.com

Судья Верховного суда РФ Виктор Момотов в недавней публикации в «НГ» «У России есть собственная модель формирования судейского корпуса» весьма комплиментарно высказался о качестве подготовки российских судей и кадровой политике формирования отечественного судейского корпуса. Как адвокат, в повседневном режиме практикующий в судах и наблюдающий правоприменение на местах (особенно по уголовным делам), не могу ни разделить восторженные оценки, ни поддержать приведенные аргументы.

Критикуя предложения об изменении модели формирования судейского корпуса, Момотов указал, что у нас «невозможно построить судебную систему на польский или французский «манер». «Российская судебная власть насчитывает более 150 лет своего развития, и вполне естественно, что за это время в России сформировались определенные традиции, особенности и тенденции правового регулирования», – отметил судья.

Неловко напоминать, но судебная реформа 1864 года, с начала которой отсчитывается упоминаемое 150-летие, была сделана именно по европейским «лекалам». Если бы Александр II отстаивал «самобытность», «уникальность» и «особый русский путь», то неизвестно, сколько бы продолжалось то состояние дореформенного правосудия, которое блестяще диагностировал А.Ф. Кони. «Суды… находились в сильной зависимости от административной власти, вмешательство которой в приговоры и решения не сопровождалось ни служебной, ни нравственной ответственностью и приучало общество не питать уважения к незыблемости закона. Под предлогом стремления к торжеству более чем сомнительной справедливости, не стесняющейся пустыми формальностями, простыми распоряжениями «начальства» уничтожались или существенно изменялись долговые обязательства, отменялись судебные решения, назначались следствия по делам, не заключавшим в себе признаков преступления, а иногда налагалась печать молчания и умышленного забвения на мрачные и преступные дела, о которых предоставлялось вопиять к небу, но не к земному правосудию», – написал он в своей книге «Отцы и дети судебной реформы».

Примечательно, что при общем «антизападном» настроении публикации Момотова критических замечаний не удостоились зарубежные заимствования, полюбившиеся российским правоохранителям и судьям. Например, особый порядок, в котором рассматривается более 60% уголовных дел и на который обвиняемые соглашаются потому, что знают: если человеку предъявили обвинение – шансы на оправдательный приговор ничтожны.

Утверждение Момотова о том, что по уголовным делам, рассмотренным в общем порядке, в 2017 году осуждены только 67% подсудимых, может впечатлить только на первый взгляд и только того, кто не знает особенностей судебной статистики. В количество «неосужденных», сравниваемое с количеством осужденных, просто некорректно включать лиц, уголовные дела в отношении которых были прекращены по нереабилитирующим основаниям (в связи с примирением сторон, деятельным раскаянием, истечением сроков давности привлечения к уголовной ответственности и т.п.), поскольку во всех этих случаях нет активной защиты с оспариванием доказательств или принципиальных вопросов обвинения.

Корректно сравнивать количество лиц, осужденных в общем порядке (в 2017 году – 204 934 человека), и количество лиц, которые были оправданы (в 2017 году – 2233 человека), вкупе с теми людьми, дела в отношении которых были прекращены по реабилитирующим основаниям (в 2017 году – 3457 человек). Посредством несложных расчетов получается, что шанс убедить суд в своей невиновности есть всего у 3 человек из 100. Вполне логично, что при таких шансах на оправдание выбирать активную защиту, еще и рискуя получить большее наказание «за строптивость», решат не многие.

Кроме того, ежегодный рост количества дел, рассмотренных в особом порядке, хотя и снизил прискорбно вспоминаемую Момотовым судебную нагрузку, высвободил время для более тщательного судопроизводства, но не сказался на качестве приговоров, выносимых в общем порядке, и не привел к более придирчивому отношению судей к ходатайствам следователей. Например, «процент удовлетворяемости» ходатайств следователей в рамках так называемого судебного контроля на протяжении нескольких лет остается стабильно высоким: 90% – для заключения под стражу, 98% – для продления срока содержания под стражей, 88% – для заключения под домашний арест, 97% – для разрешения на прослушку телефонных переговоров, 96% – для разрешения обысков в жилище. При этом анализ доказательств, подтверждающих «основания полагать, что...», в судебных постановлениях, как правило, не приводится, а содержание судебных актов сводится к описанию фабулы дела, цитатам из УПК РФ и шаблонным формулировкам.

Парируя довод о «профессиональной деформации» кандидатов в судьи – выходцев из аппарата судов и правоохранительных органов, Момотов справедливо указывает, что уровень профессионализма не определяется тем, в какой сфере работает человек. Однако имеет значение, в чем именно состоит этот профессионализм: в «отписывании» решений и их «засиливании» или в филигранной оценке доказательств, тонкостях правовой квалификации, выписывании детальной мотивировки судебных актов, принципиальном реагировании на «художества» следователей вплоть до вынесения оправдательных приговоров. Примечательно, что, судя по отбору кандидатов в судьи, необходимый для действующей судебной системы профессионализм и его уровень почему-то усматриваются преимущественно у более «системных» и понятных кандидатов – сотрудников аппарата, не имеющих никакого иного профессионального опыта, а также бывших прокуроров и следователей.

Кроме того, хотелось бы понять, почему (при таком, как пишет Момотов, фундаментальном образовании и уровне профессионализма правоприменителей) попытки адвокатов и их доверителей ссылаться на Конституцию РФ, Европейскую конвенцию о защите прав человека и основных свобод, а также на правовые позиции Конституционного суда РФ и Европейского суда по правам человека отражаются судейскими репликами в стиле «у нас тут не Европейский суд», «не машите мне своей Конституцией». Не говоря уже о том, что эти ссылки просто игнорируются в судебных актах при анализе доводов ходатайств и жалоб – вплоть до Верховного суда РФ.